Метаморфозы вампиров-2

Уилсон Колин Генри

— Что бы произошло, если б мы все научились… (ой, чуть не упустил) быть дианирующими?

— Да, надо употреблять именно причастие настоящего времени, как напоминание. Стоит произнести просто глагол, и смысл меняется на объективный. Подразумевается же нечто, происходящее сейчас, в данный момент. Ты спрашиваешь, «что бы произошло», а ответ прост. Вы бы пере— секли наиважнейшую в эволюции границу — границу, разделяющую животное и божество.

— А как близка эта граница?

Мелькнуло что-то вроде ухмылки.

— Человечество ее уже пересекло. К сожалению, оно этого

не сознает. Ты должен заставить его сделать это.

— А как?

— Заставив осознать самого себя. Едва это познаешь ты, это начнет происходить и с другими. Такова природа знания.

— А груоды? Они бы могли это постичь?

— Разумеется. Но вначале им предстоит забыть самопотакание.

— Самопотакание?

— Преступление — это самопотакание. Они подобны испорченным детям. Но ты это уже знаешь.

— Как ты намереваешься с ними обойтись?

— Как бы на моем месте поступилтм? — обратился неожиданно Иерарх.

Карлсен призадумался. Наконец покачал головой.

— Чесгно сказать, не знаю.

— Принудил их оставить Землю?

— Тоже вариант… Хотя и не знаю, правильный ли.

— А стал ли бы что-либо делать вообще?

— А как же. Только не знаю точно, что именно.

— У тебя нет желания поизучать ситуацию с полгода и изложить затем мне?

— М-можно, наверное… Не знаю, правда, будет ли от этого какой-то толк. Я ее и так уже знаю.

— Тогда хотел быты взять на себя задачу изменить ее?

— Я?? — Карлсен оторопел. — Но это ж… Но как?

— Силу мы тебе дадим. Вопрос в другом: ты желаешь?

— Конечно… — Во всяком случае, ответить Иерарху отказом было невозможно.

Ум внезапно охватила сумятица. Буквально секундами раньше он думал, что свое уже отыграл и осталось, единственно, вернуться домой. Иерарх узнал о груодах и сам решит, как распорядиться. А теперь, получается, задача ложилась на него самого.

— Но с чего же мне начать?

— С освоения навыков дианирования. Все остальное приложится.

— Но они же, безусловно… прознают. Они умеют читать мысли. Меня прощупают в два счета.

— Нет. Мы дадим тебе силу обманывать их.

— Я… — но помолчал и понял: сказать больше нечего. — Хорошо.

— Ты принимаешь?

— Да.

— Хорошо. Тем самым ты начинаешь работу на Совет Иерархов. На Земле тебе отводится такая же роль, как каджекам — на Дреде.

Карлсена воспламенил неожиданный, ни с чем не сравнимый восторг.

— Есть ли у тебя вопросы помимо этих?

— Почему ты выбрал именно меня?

— Ответ на этот вопрос ты уже знаешь.

— Я, знаю?? — растерялся Карлсен.

— Ты знаешь все, что знаю я. Только это сокрыто глубоко внутри тебя. Тебе надо выявить это на поверхность.

При этих словах Карлсен понял: так оно и есть. Все истинное знание действительно зиждилось внутри.

— Тебе пора возвращаться, — сказал Иерарх. — Хочешь ли ты спросить что-нибудь еще?

Карлсен задумался, и при этом вновь ощутил раскрепощенное состояние вневременности. Это само по себе напомнило вопрос, донимающий со времени пребывания в Гавунде.

— Хотел бы спросить вот о чем. Каджеки всю свою жизнь проводят в изучении математики.

Клубин же сказал, что при достаточной силе ума всякая математика была бы тавтологией, все равно что «раз плюс раз будет два». Это верно?

— Нет.

— Почему нет?

— Самым простым объяснением будет показать. — У себя во лбу Карлсен ощутил трепет. — Давай посмотрим, приспособлен ли человеческий ум…

Дальше нахлынуло какое-то ошеломляющее двойное разоблачение. По— прежнему ощущая себя в Хельбе перед Иерархом, он в каком-то смысле напрочь утратил сколь-либо конкретное местонахождение. Совершенно ясно было, что Пространство — иллюзия, нечто такое, чего нельзя ни утвердить ни опровергнуть, ни приблизить ни отдалить. Подвисло и Время — точнее, стало условностью, которую можно на выбор принимать или отвергать. Затем последовал подъем, стремление вверх, сопровождаемое наиполнейшей, несравнимой ни с чем свободой. Оставляемый внизу «реальный» мир казался чем-то несказанно косным и глупым. Другой же, открывающийся — бесконечным и неизменным (хотя, как ни странно, все так же подернутым лунной дымкой озера). Был он еще и полностью знакомым, словно Карлсен возвращался в него после странствия.

Взлет этот также сопровождался неким восторгом, совершенно особого свойства и оттенка (почему-то мелькнула мысль о молодом шампанском, где пузырьки — сама жизнь).

Как раз в этот момент почувствовалось, что этот странно статичный мир нельзя назвать необитаемым. Он обитался абстракциями — математическими формулами и уравнениями, в сущности, более достоверными, чем оставленный осязаемый мир. Без всякого изумления он понял, что прав был Платон: за «реальным» миром материи стоит вечный мир форм и идей; прав и Пифагор, считавший, что царство чисел содержит ключ к бесконечности. Однако эти формы и символы не были статичны — они были гораздо динамичнее «реальности», поскольку все сообщались между собой, слагая гораздо большую реальность.

Между тем, видя, он сознавал, что понимает теперь все, и одновременно, что понимает это не он: он лишь переменная и бесконечно малая величина в этой огромной реальности. И бесполезно пытаться унести с собой в «нор— мальный» мир хотя бы осколок этого понимания: слово «нормальность» казалось чуть ли не до смешного неуместным.

Все это время взлет набирал силу, а с ним и «игристый» восторг. И тут, совершенно внезапно, что-то остановилось, и он начал снижаться. Жаль: увидеть наверняка предстояло еще многое. Хотя, увиденное уже ответило на вопрос. Во всяком случае, «сознание» возвращалось и чувствовалось, как трепет унимается во лбу.

Самый абсурд в том, что «пробуждения», оказывается, и не происходило: то, к чему он возвращался, казалось еще менее реальным, более снящимся, чем мир, который он сейчас покидал.

— … ухватывать мир чистой математической формы, — рек Иерарх.

Карлсен с замешательством понял, что услышал сейчас конец предложения, начатого непосредственно перед «взлетом», а отлучка в универсум абстракций состоялась буквально в промежутке меж двумя словами.

— Это отвечает на твой вопрос? — спросил Иерарх. Карлсен кивнул.