Метель
Шрифт:
– Как же хочется спать…, – даже губы еле шевелились от навалившейся усталости. – Получается, что я, всё-таки, проиграл? Жаль…
Дверь содрогнулась от мощного удара, ещё через мгновение раздался звон разбитого стекла и в оконную раму просунулась лохматая – то ли собачья, то ли волчья – серая морда.
– Скорее всего, помесь-полукровка, – безвольно поморщился Пётр. – Что, в общем-то, дела никак не меняет…. Какая разница – от чьих конкретно острых зубов – принимать лютую смерть?
Морда, глядя
«Сегодня, похоже, целая стая пожаловала!», – дисциплинированно доложил внутренний голос. – «Наверное, почуяли запах свежей крови и теперь так просто не уйдут. Вернее, уйдут не раньше, чем дочиста обглодают твои, братец, косточки…».
Он вскочил на ноги, бросился к чугунному диску, схватил кузнечный молот и принялся, уже не опасаясь производимого при этом шума, наносить один удар за другим.
«Или проушина сломается, или люди в поместье услышат гул-звон и придут на помощь», – упрямо билась в пустой голове одинокая мысль. – «Либо проушина сломается, либо люди услышат и придут…».
Через полторы-две минуты что-то громко треснуло-хрустнуло, и Пётр понял, что чугун не выдержал ударов, и проушина, всё же, сломалась.
«Этого мало, господин подполковник!», – надоедливо поучал сообразительный внутренний голос. – «Теперь ещё надо найти надёжное убежище, где можно спрятаться от безжалостных собачьих клыков…».
Петька огляделся по сторонам, подхватив кандальную цепь, запихал освобождённое от чугуна склёпанное кольцо в карман полушубка и бросился к большому сундуку, стоящему у противоположной стены. Посетившая его идея была проста и непритязательна: забраться в сундук и захлопнуть крышку – благо у псов нет рук, которыми эту крышку можно открыть. Но там его ждало горькое разочарование – сундук был заперт на огромный амбарный замок, сбить который кузнечным молотом представлялось делом маловероятным.
«Наверх, братец, наверх! Быстрее!», – возопил внутренний голос. – «Нет других вариантов! Наверх!».
Он уперся плечом в торец сундука, который оказался неожиданно-тяжёлым, сильно надавил, крякнул, набрав полную грудь воздуха, снова надавил…. Наконец, сундук тронулся с места и – дециметр за дециметром – прополз на требуемые два с половиной метра.
Пётр забрался на крышку сундука, подпрыгнул и ухватился израненными ладонями за потолочную балку, подтянулся на руках и ловко обхватил прямоугольный брус ступнями ног. После чего, повозившись ещё пару-тройку минут, умудрился усесться на балку верхом.
«Браво, Бурмин, браво!», – похвалил внутренний голос. – «Не ожидал от тебя, право, не ожидал! Ещё неделю назад невозможно было даже представить, что жирный и неповоротливый боров – по имени Пьер Бурмин – способен на такие сложные гимнастические этюды. Может, тебе стоит – по возвращению в двадцать первый век – податься в цирковые акробаты? Денег заработаешь! В любом случае больше, чем на должности рядового экономиста…».
Дверь, не выдержав напора тяжёлых тел, с грохотом сорвалась с петель, и в помещение кузницы – бестолковой кучей – ворвалась собачья стая.
«Один, два, три…», – старательно считал про себя Петька. – «Всего шесть штук, то бишь, голов. Все клыкастые, лохматые, очень высокие в холке но, при этом, и страшно худые. Двое из псов тёмно-серого окраса, а все остальные – пятнистые, то есть, бело-серо-бурые. Серьёзные ребятишки. Матёрые и абсолютно несентиментальные. Таким, пожалуй, палец в рот класть не стоит…».
Серые псы, которые, очевидно, являлись общепризнанными вожаками, тут же бросились к стене, где раньше сидел пленник, и принялись жадно вылизывать пол, испачканный человеческой кровью. Пятнистые же собаки разбежались по углам, пытаясь зубами и острыми когтями расширить многочисленные мышиные норки.
Пётр осторожно лёг животом на широкую потолочную балку, крепко обхватив её руками и ногами. Всё бы и ничего, но неожиданно настойчиво засвербело и зачесалось в носу. Он держался – сколько мог, задерживая дыхание и усиленно дёргая крыльями носа. Но, в конце концов, сдался и оглушительно чихнул.
Псы дружно задрали вверх лохматые головы, оглушительно зарычали-залаяли и устроили внизу настоящую карусель (хоровод, кадриль?). Собаки без устали нарезали большие и малые круги. Их глаза блестели звериной голодной яростью, а пушистые хвосты мелко-мелко подрагивали в приступе нешуточного охотничьего азарта. Время от времени один из псов подпрыгивал высоко вверх и отчаянно щёлкал зубами – примерно в полуметре от балки.
– Ну-ну, ухари наивные, – тихонько шептал Пётр. – Ничего у вас не выйдет, родимые. Не на того напали, дурики хвостатые…
Неожиданно его правая нога почувствовала сильнейший рывок, а щиколотку пронзила острая боль.
– А-а-а! Мать вашу собачью! – отчаянно взвыл Петька. – Это ещё что такое, мать вашу?! А-а-а!
«Это заклёпанное кольцо, снятое со странной чугунной конструкции, выпало из кармана полушубка», – невозмутимо объяснил внутренний голос. – «Цепь, естественно, размоталась. Вот, одна из собак и воспользовалась данным незапланированным происшествием, не иначе…».
Пётр уродливо, морщась от боли, вывернул шею, скосил – насколько это было возможно – глаза вниз, и был вынужден признать правоту голоса: на железной цепи, крепко ухватившись зубами за заклёпанное кольцо, висел один из пятнистых псов. Собачьи глаза, налившиеся кровью, приобрели багрово-рубиновый цвет, обещая скорую и лютую смерть.
– И что теперь делать? – сам у себя спросил Петька, чувствуя, как второе кандальное кольцо, державшееся на единственной, не допиленной до конца заклёпке, безжалостно царапает его правую щиколотку. – Больно-то как! Мамочка моя! Сволочи блохастые! Что б вас всех…