Метка смерти
Шрифт:
— Я надпишу на карточке твое имя, — пообещала Рива.
ГЛАВА 3
— А что, если мы сделаем так: как только закончу, я вам позвоню и все расскажу? — предложила Лори. — Я понимаю, что это не вернет вам сына, но, возможно, если узнаете, что же произошло, вам станет хоть немного легче. Выводы из этой трагедии помогут избежать подобных несчастий в будущем. Если же аутопсия — что маловероятно — не даст нам ответов на поставленные вопросы, я позвоню вам после того, как мне удастся провести микроскопическое исследование, и уж тогда точно назову причину.
Лори понимала, что ее поведение
— Я непременно буду держать вас в курсе, — пообещала Лори, надеясь, что Макгиллины все же согласятся пойти домой. Проведя долгие часы в отделении судмедэкспертизы, они оба выглядели совершенно измотанными. — Я лично позабочусь о вашем сыне. — Произнося эту фразу, она отвела глаза, сознавая, что говорит неправду. Лори невольно взглянула на толпу репортеров в вестибюле, хотя все это время упорно старалась их не замечать, и до нее донесся оживленный гул — приветствовали появление кофе и пончиков. Лори поморщилась — в том, что, пока Макгиллины переживали свое горе, весь этот спектакль не прекращался, была какая-то несправедливость. И это горе могло показаться им еще невыносимее от того, что из соседнего помещения доносились шутки и смех.
— Там, внизу, в этом холодильнике правильнее было бы оказаться мне, — печально качая головой, произнес доктор Макгиллин. — Я уже пожил. Мне почти семьдесят. Мне довелось дважды перенести шунтирование, и у меня сильно повышен уровень холестерина. И почему я жив, а Шона-младшего больше нет? Невероятно. Он всегда был здоровым и жизнерадостным мальчиком, ему даже не было тридцати.
— А у вашего сына тоже был повышенный уровень холестерина? — поинтересовалась Лори. В отчете Дженис об этом совсем не упоминалось.
— Нет, абсолютно в норме, — ответил доктор Макгиллин. — В свое время я следил, чтобы он обязательно раз в год проверялся. А потом, когда его юридическая фирма заключила договор с «Америкер», включавший ежегодную диспансеризацию, я был уверен, что все под контролем.
Мельком посмотрев на часы, Лори встретилась взглядом с Макгиллинами — они сидели на коричневой кушетке прямо и неподвижно, сжимая в руках снимки своего мертвого сына. В окно стучал дождь. Супруги напоминали ей мужчину и женщину с картины «Американская готика». В них чувствовалась стойкость и сила духа. И это подкупало. Однако была заметна и какая-то пуританская ограниченность.
Благодаря штатному расписанию и своим должностным обязанностям Лори была защищена от эмоционального воздействия смерти и постепенно разучилась общаться со скорбящими родными и поддерживать их, помогая во время процедуры опознания. Это входило в обязанности других сотрудников. Этой защищенности также способствовало и ее академическое образование: будучи патологоанатомом, она рассматривала смерть как головоломку, которую надо разгадать, чтобы помочь живым. Свою роль играл и фактор привыкания: для большинства обычных людей смерть — нечастое явление; Лори же приходилось сталкиваться с ней ежедневно.
— Весной наш сын собирался жениться, — произнесла вдруг миссис Макгиллин. Она впервые заговорила с того момента, когда Лори представилась им минут сорок назад. — Мы уже мечтали о внуках…
Лори кивнула. Упоминание о детях затронуло в ее душе нежные струны. Она уже обдумывала, что сказать в ответ, но доктор Макгиллин вдруг резко встал и, взяв жену за руку, помог ей подняться.
— Я думаю, доктору Монтгомери надо работать, — сказал он и, словно в подтверждение своих слов, кивнул, убирая снимки в карман. — А нам лучше пойти домой. Мы оставим Шона на ее попечение. — Затем, достав из внутреннего кармана пиджака маленький блокнот и ручку, он что-то написал, оторвал листок и протянул Лори. — Здесь мой личный номер телефона. Буду ждать вашего звонка. Надеюсь, это будет где-то в районе полудня.
Удивленная таким неожиданным поворотом событий и чувствуя облегчение, Лори встала, взяла листок и проверила, разборчиво ли написан номер — он начинался с регионального кода 914.
— Я вам сразу же позвоню.
Доктор Макгиллин помог жене надеть пальто, затем оделся сам и протянул Лори руку. Она ответила на рукопожатие, отметив, как холодна его рука.
— Позаботьтесь, пожалуйста, о нашем мальчике, — произнес доктор Макгиллин. — Он наш единственный ребенок. — С этими словами он повернулся, открыл дверь в вестибюль и, пропуская жену вперед, вышел вслед за ней в самую гущу репортеров.
В предвкушении хоть каких-то новостей толпа как по команде выжидательно замолкла при появлении Макгиллинов. Все взоры устремились на них. Пожилая пара была уже на середине пути через вестибюль в сторону главной двери, когда в этой тишине кто-то крикнул:
— Вы не родственники Кромвел?
Не замедляя шага, доктор Макгиллин лишь покачал головой.
— А вы имеете какое-то отношение к делу о перестрелке с полицией? — раздался другой крик.
Доктор Макгиллин вновь покачал головой. После этого репортеры переключили свое внимание на Лори. Очевидно, признав в ней судмедэксперта, некоторые из них умудрились ввалиться в комнату опознания и набросились на нее с вопросами.
Поначалу Лори старалась игнорировать всю эту сутолоку и, поднявшись на цыпочки, следила, как Макгиллины добирались до выхода из здания. И только потом она обвела взглядом сгрудившихся вокруг нее людей.
— Извините, — сказала она, отодвигая от себя микрофоны, — я не в курсе этих дел. Вам придется подождать руководство. — По счастью, в этот момент в вестибюле появился один из охранников службы безопасности ОГСМЭ, и ему удалось выпроводить репортеров.
Как только за ними закрылась дверь, в помещении воцарилась относительная тишина. Какое-то мгновение Лори продолжала стоять опустив руки: в одной она держала карточку на Шона Макгиллина-младшего, в другой — записку с телефоном его отца. Учитывая ее собственное психологическое состояние, общение с пожилой парой далось ей нелегко. Однако было в нем и кое-что позитивное. Довольно хорошо зная себя, она верила, что подобная эмоциональная встряска поможет ей на некоторое время забыть о личных проблемах. Занятая голова надежно уберегала ее от возвращения к тому, что она определила для себя как «неприемлемый статус-кво».