Метро 2035: Эмбрион. Поединок
Шрифт:
Кат слегка напрягся. Здесь, в области, многое казалось ему странным после жизни под поверхностью в Воронеже и рейдов среди мертвых многоэтажек в поисках товара. Просторы удивляли, редкое и почему-то всегда маленькое жилье, обилие растительности. Но самыми странными, непривычными, заставляющими постоянно быть внимательным оказались собаки. В областном центре их просто не осталось – пошли на корм мортам, которые, по слухам, из собак же и мутировали. В Рамони стаи подчинялись ментальным командам Призрака и тоже казались… ну, если не разумными, то организованными –
Но привыкнуть к ним Кат пока не смог.
– А что? Дошли… – выдохнул Садко, снял шапку и вытер мокрую от пота лысину. – Если чеки есть, так и горяченького похлебаем. А там к ночи и на боковую.
Из первой же избы – побогаче, кстати, чем те, заброшенные по дороге: низ кирпичный и крыша железная, – опрометью выскочила женщина. Была она странной на вид даже по меркам редких воронежских нищих. Цветастый платок, длинный, перевязанный на груди и под мышками крест-накрест, жилет из толстого бурого меха и рубаха до колен. Ноги были голые, да и босиком она по снегу бежала, не заморачиваясь. Лицо в обрамлении распущенных седых волос было веселым. Слишком веселым, неестественным, как на виденных Катом рекламных плакатах прошлого.
– Димка! Димка вернулся! Ой, люди, Димка, сын приехал! – заорала она, подбежав, и с размаху бросилась на шею к Кату. Сталкер оступился от такого напора и чуть не упал.
– Семен, держи дурочку, – гораздо тише сказала вышедшая вслед за ней на крыльцо дома женщина. Она не смотрела на путников, обращаясь к кому-то внутри дома. Оттолкнув ее, по ступенькам сбежал сгорбленный седой мужик в одном валенке и наспех наброшенном на плечи тулупе.
– Или сюда, Матрена! – догнав странную женщину и с трудом оторвав ее от Ката, успокаивающе сказал он. – Иди домой. Не Димка это, обозналась.
Босая доверчиво прижалась к мужику и пошла за ним в дом, шлепая красными от холода пятками по снегу.
– Не Димка? – она обернулась на ходу к Кату.
– Нет. Точно не он, – заверил ее сталкер. Все закрутилось так быстро, что он только сейчас понял, что седая не в себе. Видимо, сына убили. Или пропал. Вот она и поехала крышей.
– У нее когда просветление – венки плетет и на могилу носит. Видели на дороге могилку-то? – так же негромко спросила вторая женщина и спустилась с крыльца. – А потом накрывает и вот… Как сейчас. Во всех сын мерещится.
Кат кивнул. А что здесь скажешь?
– Здорово, Вера Викторовна! Я ж Садко, ты меня-то признала? – вылез вперед толстячок и брякнул по струнам своего инструмента, наполовину облепленного снегом.
– И тебе не хворать, поэт-песенник. Мы вас вчера еще ждали, люди добрые подсказали, что пойдет кто-то от князя, – степенно ответила женщина.
Кат и Груздь обменялись понимающими взглядами. Да уж, новости разлетаются, что та ворона. А ведь никто перед ними по дороге не шел, заметили бы следы. Неужто по полям напрямую бегают? Кат задумался, а потом вспомнил – ну да, говоруны же! Хрен где спрячешься, если они знают.
– Груздь. Дружинник я княжеский.
– Кат. М-м-м, странник… – Сталкер запнулся, представляясь. А действительно, как себя здесь обозначить? Странник и есть.
– Вера Толмачева. Ну, Вера Викторовна, если уж полностью. Для молодежи.
Женщине было крепко за пятьдесят, поэтому путники молчаливо приняли ее старшинство. Викторовна так Викторовна, язык не сломается.
Не Гудмундсдоттир, в конце концов.
– Пойдемте ко мне, что ли… – не спрашивая, утвердительно сказала она. – Я ж местная староста, мне и гостей принимать.
– Ведьма она местная, – подскочив поближе к Кату, шепнул ему на ухо Садко. – Осторожнее с ней, она здесь власть.
Если Вера Викторовна и слышала его шепоток, то вида не подала. Как шла впереди, так и не обернулась. Кат кивнул бродяге, показывая, что понял.
Прошли пару улиц, свернули налево к стоящему на отшибе дому за добротным забором из листового железа. Деревенька и до Черного дня была невелика, от силы полтора десятка улиц, а сейчас и вовсе ужалась. Редкие явно жилые дома перемежались с наполовину разобранными, наполовину разрушенными пустыми жилищами.
Под ноги Кату бросилась небольшая рыжая собака, выскочив из щели в покосившемся заборе. Автомат, до того мирно висевший на плече, словно ожил в умелых руках, успев – как бы сам собой – и спрыгнуть вниз, и даже сняться с предохранителя.
Собака щелкнула зубами, чуть не сломав клык об оказавшийся перед самой мордой компенсатор, взвизгнула и отскочила назад.
– А ты шустрый… – с иронией протянула староста. – Чуть Шарика не порешил. Он смирный вообще-то, просто чужих не любит.
Кат немного виновато улыбнулся и вернул оружие на место. Рефлексы, что поделать. На самом деле пистолет вытащить было бы уместнее.
– А как погиб сын этой женщины? – зачем-то спросил он у Веры Викторовны.
– Чего сразу погиб?! Умер он. Замерз по пьяному делу прошлой зимой. Триста метров до дома не дошел, упал, да и уснул, наверное. С утра и нашли ледяного. А ты думал, героически как-то? Нет, мы тут мирно живем. Из тыщи двухсот населения дай Бог полторы сотни осталось, не до подвигов. Хотя ополчение есть, конечно.
Над домом старосты висел флаг Союза деревень. Издалека солидное зрелище, а вблизи – украшенная пришитым неровным кругом пуговиц старая скатерть.
– Заходите, гости дорогие! – скрипнув калиткой, сказала женщина и лукаво улыбнулась. – Собаки у меня нет, особо нервные могут не бояться. Поедите, отдохнете.
Кат на всякий случай внимательно осмотрел двор. Ничего примечательного: сарай в углу, большой, с высокими воротами – видимо, бывший гараж. Пара построек поменьше, для кур или кроликов. Поленница под куском рубероида. Расчищенные недавно дорожки, высокая будка туалета и непосредственно дом. Добротный, двухэтажный, целиком из кирпича. Хорошо местная власть живет, зажиточно.