Метро 2035: Эмбрион. Слияние
Шрифт:
– Дебил, – негромко сказала Ираида. Почти шепотом, но почему-то ее услышали все. Шамаев молча кивнул бритой головой.
– Выключайте питание! Выключайте! – скомандовал полковник. – Человек в опасности!
– S-трансформатор потом прогревать сутки, – зло откликнулась женщина. – Зачем этот дурак туда полез?
Эдик появился на пороге камеры, волоча совершенно обезумевших собак. Непонятно даже, как он удерживал за ошейники четырех взрослых овчарок, но ему это удалось. От зверей и переброшенной через плечо связки из трех клеток с птицами волочились оборванные провода с датчиками. Не обращая внимания на гвалт, Вольтарян ринулся через зал. Но не к двери, ведущей в питомник, как подумал прикрывший ее безопасник, а напрямую к лифту на верхний уровень.
Лаборант Кнутов обернулся к Ираиде, взглядом спрашивая: вмешаться? Женщина молча покачала головой.
Дорченко попытался было остановить выглядевшего совершенно безумно ученого, но его тут же укусила одна из овчарок. Безопасник с криком отшатнулся, нащупывая на пустом поясе кобуру, но оружия не было. Ни у него, ни у кого-то еще – полковник заранее распорядился не заходить с ним в зал управления.
– Наверху задержат, – сказал Васильев, провожая взглядом захлопнувшиеся створки лифта. – Совсем он спятил на своем зверье, гуманист херов.
Помещение еще раз качнуло, мягко, но заметно, словно оно находилось не в земной толще, а в трюме огромного корабля.
– Семьдесят пять процентов мощности, – как ни в чем не бывало сообщила Ираида. – Реактор в норме, установка в норме. А-трансформатор готов к работе. Внимание! Гамма-кривая растет по экспоненте.
– Давайте проведем эксперимент с человеком, не выключать же… – предложил профессор Веденеев. Он дрожал от нетерпения, как охотничья собака на поводке: запах добычи уже есть, а хозяин не пускает, держит.
Шамаев посмотрел на него чуть насмешливо и размашисто, напоказ, перекрестился:
– Николай Петрович, вам спятившего Эдика мало?
Полковник, давно уже вскочивший, толкнул Дорченко к двери в отсеки:
– На лестницу! Руку замотай и догони мне этого придурка! Полномочия код «Сирена», наверху скажешь, помогут.
Профессор пожал плечами. Его дело – чистая наука, а не все эти люди. Военные, сумасшедшие, всякие. Иногда ему казалось, что лучше бы никого из них вообще не было.
– Кнутов, вы готовы? – уточнил он.
Тот кивнул и пошел к камере А-трансформатора. Его участие тоже отрепетировали не раз, лишних вопросов не было. Да вообще никаких не было.
Кнутов потянул на себя тяжеленную дверь и вошел в камеру. Многочисленные стеклянные шары, увесистые, надежные на вид, наполняли сферическое помещение, полностью закрывая стены и пол и оставляя место только для кресла испытателя. Тысячи шаров. Десятки тысяч – камера вмещала их без проблем. Шары светились, но не ровно, как лампы, нет. Каждый из них содержал внутри маленькую ветвистую молнию, то возникавшую, то почти гаснущую. Красные, синие и ярко-белые отсветы делали камеру похожей на причудливый аттракцион. Маленькие сферы внутри большой жили своей жизнью, будто призывая присоединиться.
Пытались рассказать о чем-то, неживые, но важные для живых.
Кнутов сел в кресло, положив руки и ноги точно на захваты, немедля зафиксировавшие конечности.
Дверь мягко щелкнула, запираясь по команде с пульта.
– Готов, – сообщил Кнутов. В никуда, шарам. Но он знал, что его прекрасно слышно и в зале: микрофоны настроены на малейший шепот.
Шары вспыхнули нестерпимо ярко, сливаясь молниями, выпуская их наружу. В голове Кнутова вспыхнуло маленькое рукотворное солнце, он сам стал этим солнцем и увидел, услышал, почувствовал все вокруг. Вообще все.
Он перестал быть человеком, он стал облаками над землей, людьми вокруг и дальше, дальше… Он стал морем, до которого так и не доехал полковник, стал песком и ветром. Кнутов видел теперь прошлое и будущее, и этот поток информации, эта лавина, сель данных смыл его сознание напрочь.
Сорвал все поставленные природой пломбы, вытащил мозг и подключил к неизмеримо большему разуму совершенно неожиданным образом.
Если бы не этот удар, он бы смог увидеть, как Вольтарян, вышедший из лифта на верхнем уровне лаборатории, истошно кричит, закатывая глаза и оскалив пасть не хуже своих любимых овчарок. Слюна, даже пена срывается с искаженных воплем губ.
Потом он убивает не ожидавших нападения караульных – сам, голыми руками сворачивая шеи и натравливая собак, тоже спятивших и превратившихся в источник злости и агрессии.
Как сумасшедший, ученый со слезами на глазах открывает дверцы клеток и бережно вынимает трупики погибших попугаев и голубей. Складывает их на полу под безумными взглядами собак и пристальным и, кажется, вполне разумным вниманием выживших сов. Пары, самца и самки, ДНК которых превратилось теперь черти во что.
Как Дорченко, размахивая прихваченным из оружейки коротким автоматом, врывается в караульную и тоже гибнет: четыре собаки есть четыре собаки, а у него и так болела прокушенная рука, мешая перехватить оружие. Про код «Сирена» и сказать-то было уже некому.
Как Вольтарян взламывает дверь в склад с резервными блоками для установки, деталями и оружием, окидывает взглядом стеллаж с запасными шарами для А-трансформатора и забирает почему-то оттуда самое бессмысленное, в его состоянии напрочь не нужное – источник радиоактивного излучения. Запасной блок. Зачем он ему понадобился? Боги ведают, что вообще происходило теперь в его голове.
Как разбегаются собаки, облизывая окровавленные пасти, и улетают, сделав над головой несчастного ученого круг, совы. И как сам Эдик Вольтарян, зажав под мышкой железный ящик с надписью ВСЛБЭ, идет по субботнему Воронежу, повторяя за недавно умершим от его рук солдатом:
– Нужна помощь. Прорыв периметра. Лаборатория в опасности… Нужны патроны. Нужна помощь.
Никуда не спешащие, нарядные по случаю выходного дня люди сторонились его, шарахались в стороны, как это и бывает при встрече с сумасшедшим, перемазанным кровью человеком. Даже вызывали полицию с мобильников. Пытались вызвать – сеть почему-то была недоступна у всех, а привычные каждому коробочки в карманах превратились в то, чем и были изначально, – пластиковое говно.
Фекалии умирающей цивилизации, которая еще не знала о своей скорой гибели. Отрыжка города, с южной стороны которого скоро вспыхнет маленькое, не предусмотренное природой солнце. Ненадолго, но всерьез.