Мэйфейрские ведьмы
Шрифт:
Эрону придется поверить мне на слово, что я непременно вернусь и тогда мы все обсудим. Но это будет завтра, а если понадобится, то и послезавтра… А сегодня я должен встретиться с Роуан!
И последнее. Если я сейчас закрою глаза и попытаюсь воссоздать в памяти свое видение, – точнее, ощущения, ибо фактические подробности давно забылись, – уверен, что те люди, с которыми я тогда встретился, по-прежнему будут казаться мне хорошими и добрыми. Я вернулся ради какой-то высшей цели. И согласие выполнить эту миссию стало проявлением моей свободной воли.
Признаюсь, меня приводит в отчаяние собственная неспособность постичь смысл
К Лэшеру это ни в коей мере не относится, ибо он, несомненно, разрушил жизнь нескольких женщин. Возможно, он уничтожил всех, кто когда-либо осмелился ему сопротивляться. И вопрос Эрона о том, каковы цели этого существа, остается актуальным. Это создание вытворяет что хочет. Но почему я назвал его созданием? Кто его создал? Тот же, кто создал и меня? Но кто именно? Кто – или что? – служит источником нашего бытия?
Источником служит зло.
Что означала его улыбка тогда, в церкви, когда мне было шесть лет? Позволит ли он коснуться себя и постичь его цели? А если позволит?
И вновь на память мне приходят слова «предназначено», «предопределено» и «спланировано». И эти слова сводят меня с ума. Все мое существо восстает против них. Такие понятия, как «миссия», «судьба» или «великая цель», связаны со смелостью, героизмом, со свободой выбора и свободой воли, в то время как «предназначение» и «предопределение» способны лишь наполнить душу отчаянием.
Как бы то ни было, в данный момент я весьма далек от отчаяния. Меня сводит с ума неизвестность, я не в силах больше оставаться в этой комнате, я страстно, всем существом своим рвусь к Роуан. А кроме того, я горю желанием собрать воедино все разрозненные сведения и факты и выполнить возложенную на меня миссию, ибо уверен, что принял ее на себя именно потому, что во мне самом еще осталось что-то хорошее.
Не знаю почему, но мне вдруг вспомнился Гандер и то, как он произнес: «Предположения, предположения и догадки…»
Как жаль, что Эрона сейчас нет рядом. Он мне нравится. Честно. Они все мне очень симпатичны. Я понимаю и высоко ценю то, что они здесь делают. Не каждому по душе сознавать, что за ним следят, фиксируют каждый его шаг, подсматривают и подслушивают… Но я понимаю, ради чего все это. И Роуан поймет. Не может не понять.
Их уникальное досье бесценно, это документ огромной важности. И стоит мне только задуматься, представить, как глубоко я сам увяз в этой истории, как причудливо объединила нас судьба с того далекого момента, когда это призрачное существо впервые взглянуло на меня из-за низкой ограды, я благодарю Бога за то, что эти люди есть, что они рядом и, по их собственному выражению, «наблюдают»…
Ибо в противном случае… Роуан непременно со мной согласится. Она поймет. Возможно, даже лучше, чем я, поскольку ей будет дано увидеть то, чего не вижу я. И кто знает, быть может, именно это и было предопределено… Но я опять возвращаюсь на круги своя…
Эрон! Вернись скорее, Эрон!»
16
Машина медленно отъехала от ворот, оставив ее одну. Сомкнувшуюся вокруг тишину нарушал только шелест листвы над головой. Более запущенного и негостеприимного дома ей еще видеть не доводилось. Безжалостный свет уличного фонаря, словно полная луна, пробивался сквозь кроны деревьев и падал на
Она медленно окинула взглядом закрытые ставнями окна, густые заросли заброшенного сада. Мелкий дождик, начавшийся еще в тот момент, когда она вышла из отеля, теперь превратился в некое подобие оседающего тумана, придававшего влажный блеск асфальту мостовой и застывавшего каплями на листьях огромных старых деревьев.
«В этом доме жила моя мать, – думала она. – Здесь родилась ее мать, а до того – мать ее матери. Здесь стоял гроб Стеллы, и Элли сидела возле него…»
Да, все происходило именно в этом особняке, хотя за весь вечер ей так и не удалось выяснить детали. Они пили коктейль, ели салаты и какие-то острые, щедро сдобренные специями блюда, но в ответ на робкие попытки узнать хоть какие-то подробности она слышала только: «Карлотта сама тебе обо всем расскажет…»; «…После того как ты поговоришь с Карлоттой…» – и так далее, в том же духе.
Интересно, это для нее была открыта сейчас дверь? Ради нее оставлены незапертыми ворота? Слабо освещенный изнутри проем двери конусообразно сужался кверху и походил на гигантскую замочную скважину. Где-то она уже видела такой проем… Ах да, на фронтоне усыпальницы на Лафайеттском кладбище. Какая ирония судьбы! Ведь для матери этот особняк фактически превратился в склеп задолго до ее смерти.
Теплый дождь не смог прогнать висящую в воздухе духоту. Быть может, спасение принесет подувший с реки ветерок – ласковый, восхитительно пахнущий дождем и свежестью? Прощаясь с ней возле отеля, всего в нескольких кварталах от особняка, они называли его речным бризом. Но одновременно с запахом дождя она улавливала еще какой-то аромат – тяжелый, тягучий и густой аромат незнакомых цветов, совершенно не похожий на те, что окружали ее прежде.
У нее не было сил сопротивляться его усыпляющему воздействию, и она словно застыла, ощущая себя едва ли не обнаженной в костюме из тонкого шелка, пытаясь получше рассмотреть утопавший в тени дом, стараясь глубоко вдохнуть и замедлить поток проносящихся в голове воспоминаний о том, что пришлось увидеть и пережить за прошедший день, о событиях, смысл которых она так и не смогла постичь до конца.
«Моя жизнь сломана, – думала она, – разорвана пополам. И все, что было в прошлом, уходит навсегда, уплывает, как сорвавшееся с якоря судно, несущееся по волнам времени к горизонту – демаркационной линии между тем, что безвозвратно утратило свое значение, и тем, что во веки вечные останется исполненным смысла.
Но почему, Элли, почему? Ради чего мы были оторваны от всего этого и жили в полной изоляции от них? Ради чего, если они все знали? Знали о нашем существовании, знали наши имена, знали, что я ее дочь! В чем дело? Что все-таки происходит? Их сотни, и все они без конца произносят одну и ту же фамилию: Мэйфейр!..»
– После разговора с Карлоттой приходите в наш офис – он в центре города, – пригласил ее Пирс. Этот розовощекий молодой человек, сказали ей, один из компаньонов в фирме, основанной много лет назад еще его прадедом.