Меж двух времен
Шрифт:
— Не смотрите вниз! Ни в коем случае не смотрите вниз!
Просто идите!..
Этот дом и дом «Таймс» были построены стена к стене, соприкасаясь или почти соприкасаясь друг с другом — щель между ними не составляла и сантиметра. Двойная, без окон и дверей, каменная стена — надежная преграда огню, и, действительно, в доме впереди никаких признаков пожара не было. Зато из-под наших ног, пока мы ползли высоко над улицей, поднимались к небу потоки тепла: наклонная вывеска частично отражала их, но наружный ее край, за который мы придерживались руками, оказался почти раскаленным. Джулия двигалась медленнее меня, ей мешали ее бесчисленные юбки, и мне пришлось опять остановиться, и вновь до моего сознания стало доходить то, что творится на улице и в парке. Я увидел пожарников, бегущих с лестницами, и других, стоящих попарно с медленными брандспойтами и направляющих толстые
Мои наблюдения продолжались всего секунду-две — Джулия успела проползти не больше метра. А на подоконнике, откуда мы начали свой путь, уже стояли тесной кучкой мужчина и две девушки, бежавшие за нами. Мужчина вытянул руку, не разрешая девушкам вылезти на вывеску, понимая, должно быть, что она сорвется и упадет от тяжести еще хотя бы одного человека. Он перехватил мой взгляд и нетерпеливым жестом показал, чтобы мы поторапливались.
И тут Джулия замерла, скрючившись у самого конца вывески, и я вытянул шею, чтобы посмотреть, в чем дело. Этажи в доме «Таймс» были чуть выше, чем в нашем, и вывеска на том третьем этаже располагалась соответственно выше нашей. Та вывеска была короткой, всего на два окна, и я даже смог прочесть надпись черными буквами по белому фону: «Дж. Уолтер Томпсон, агент по рекламе». Между вывесками оставался примерно полуметровый разрыв, и Джулия застыла у конца нашей вывески, не решаясь переступить через пустоту.
Наша вывеска начала сильно дрожать, и я оглянулся: одна из девушек, стоявших на подоконнике, с перекошенным от страха лицом спустила на вывеску ногу и собиралась вот-вот встать на нее. Как только это случится, вывеска сорвется и упадет; тут не было никакого сомнения. И Джулия оглянулась тоже, увидела, что увидел я, и поняла, что понял я. Она стремительно выпрямилась и — уверен, что глаза у нее были крепко зажмурены, — слепо шагнула правой ногой вперед и вверх через разрыв. Нога ударилась в стену здания «Таймс» и соскользнула в желоб между стеной и вывеской. Она оторвала левую ногу от нашей вывески, перекинулась через промежуток всем телом и стала на ощупь искать опору для левой ноги. Ни за что на свете не хотел бы я еще раз стать свидетелем такой сцены: нога Джулии вслепую опускалась на заснеженную кромку вывески, и если бы она промахнулась, то неизбежно свалилась бы через край вниз. Но нога нащупала кромку, чуть вильнула на скользком снегу, потом правая ладонь шлепнулась о стену дома, и Джулия замерла, покачиваясь, чтобы сохранить равновесие. Потом она наклонилась, почти упала вперед — она помнила обо мне даже невзирая на владеющий ею ужас — и поползла дальше, освобождая для меня место.
Однако я медлил. Я добрался до самого конца своей вывески и ждал: не было никакой уверенности, что вывеска Джулии выдержит нас обоих, зато та, на которой стоял я, безусловно, выдержит двоих. Оглянувшись еще раз, я увидел, что по ней уже ползет первая из девушек. А Джулия тем временем достигла ближайшего окна, и не успел я подумать: а открыто ли оно? — оттуда протянулись две руки, схватили ее под мышки, приподняли и втащили внутрь, только ноги слегка брыкнулись на лету.
Тогда я поднялся в рост, переступил через разрыв и быстро двинулся к тому же окну. У самого окна я оглянулся в последний раз и увидел сквозь снегопад, что и вторая девушка быстро лезет по вывеске, а мужчина все ждет на подоконнике своей очереди; из окна валил дым и даже, мне показалось, выбилось пламя, жара там должна была быть невыносимой. Я приветственно помахал ему рукой, надеясь подбодрить его, — самообладанием он отличался отменным. Но сам я уже достиг цели, и тот же человек, молодой и бородатый, что помог Джулии, помог и мне, и мы с ней были теперь в безопасности.
Я обнял ее рукой за талию и улыбнулся ей от всей души, а она прижалась ко мне, склонив голову мне на грудь. Взгляда она не опускала, смотрела на меня и, полусмеясь, полуплача, беспрерывно шептала: «Слава богу, слава богу, слава богу…» Свободной рукой я пожал руку мужчине, который нас втащил. Это оказался мистер Томпсон, хозяин кабинета. Тут же стояли и весело посмеивались еще двое, и одного из них я признал: доктор Прайм из «Обсервера», тот самый, что на днях подсказал мне, как найти дворника. Выяснилось, что и он и второй человек с ним рядом перебрались сюда по вывеске, как и мы.
Томпсон снова двинулся к окну, чтобы помочь первой из девушек, а мы с Джулией вышли в коридор. Навстречу нам попался человек в рубашке, на бегу натягивающий пиджак. Он нас окликнул, как раз когда мы повернули на лестницу: он-де репортер из «Таймс» и не мы ли только что спаслись из горящего дома по вывеске — он наблюдал за нами с улицы. Я ответил — нет, они все в кабинете Томпсона. И мы с Джулией сбежали по лестнице вниз, на улицу.
Я сохранил — и, наверно, буду хранить всегда — газету «Нью-Йорк таймс», вышедшую на следующее утро, 1 февраля 1882 года. Вся первая страница и большая часть второй отданы репортажу с этого страшного пожара. Не испытываю желания описывать, что мы с Джулией увидели с улицы, лучше приведу дословно выдержку из газеты:
«…в окнах верхних этажей… теснились человеческие фигуры. Искаженные ужасом лица мужчин и женщин были устремлены сквозь дым на собравшихся внизу; руки тянулись с мольбой о помощи, голоса взывали о спасении. Пламя и дым придавали лицам потусторонний вид, а крики, смешиваясь с ревом огня и хриплой перекличкой пожарных, доносились к волнующейся внизу толпе, как голоса из могилы. Пожарные бесстрашно рисковали жизнью, стремясь помочь отрезанным от земли страдальцам, однако, как ни расторопно они действовали, задыхающимся людям в горящем здании казалось, что те передвигаются слишком медленно. Огонь столь стремительно делал свое дело, что пробиться к погибающим через лестничные клетки оказалось совершенно невозможным. Пожарные ставили раздвижные лестницы, но лестницы доходили лишь до третьего этажа, а чтобы их нарастить, требовалось время. Обреченные воочию видели, как к ним неуклонно и неотвратимо приближается смерть и приготовления, ведомые ради их спасения, казались им воистину бесконечными…»
Вряд ли кому-либо в наше время доводилось видеть что-либо подобное. Каменными были только наружные стены здания, все остальное — полы, оконные рамы, двери — было из дерева. Из дерева же была почти вся мебель в комнатах и даже стены и потолки — сетчатая дранка под штукатуркой. И все это дерево за многие годы стало сухим, как порох. Огонь, охватив весь первый этаж, буквально взлетел по обеим лестницам наверх. На двух нижних этажах языки, нет, полотнища пламени вырывались — я не преувеличиваю — из каждого окна и яростно вытягивались, подпрыгивали, словно всеми силами стремились вскарабкаться вверх по стене. Вместе с огнем из окон клубами валил густой жирный дым. Колючий ветер нес по улице вихри снега, и с каждым его порывом языки пламени на несколько долгих мгновений ложились плашмя, вздрагивая и развеваясь, но при первой же возможности выпрямлялись и старались лизнуть стену еще выше, чем раньше.
По сей день, стоит мне закрыть глаза, я вспоминаю эти страшные краски: темный, прокопченный фасад старого здания, дикое оранжево-черно-красное буйство огня и дыма, красные паутинки пожарных лестниц и люди на окнах, по большей части в черно-белых костюмах, но одна девушка в длинном ярко-зеленом платье. И все это сквозь белую завесу крутящегося снега — невероятное, кошмарное сновидение…
С третьего этажа людей сняли довольно быстро, хотя окна над вывеской «Обсервер» уже закрывала сплошная стена пламени. Кое-где лестницы могли бы достать и до четвертого этажа, но как только их верхушки вытягивались выше третьего ряда окон, середина упиралась в переплетения протянувшихся над улицей телеграфных проводов. Пятеро или шестеро пожарных подняли одну из лестниц и, орудуя ею как тараном, попытались силой пропихнуть сквозь провода. Тонкие черные нити натягивались, лопались, опадали на землю и в конце концов уступили напору. Таким же манером удалось протолкнуть еще две лестницы, и по ним, временами полностью исчезая в клубах черного дыма, поспешно соскользнули вниз несколько человек. Однако другие лестницы не прошли сквозь провода, и на наших глазах мужчина, а следом за ним женщина повисли на подоконнике на руках, болтая ногами в воздухе, и по команде пожарника, оседлавшего самую верхнюю перекладину, упали в его объятия.
Тут Джулия принялась дергать меня за пальто.
— Джейк! — закричала она прямо мне в ухо. — А если Джейк тоже на подоконнике?… Со стороны Нассау-стрит…
Я совершенно забыл про Джейка и про Кармоди — происходящее начисто вытеснило их у меня из головы. Но Джулия уже спешила прочь, и я последовал за ней, с трудом продираясь через толпу. Наконец мы выбрались на свободу и по парку пробежали к почтамту. Отсюда нам был виден не только охваченный огнем фасад, выходящий на Парк-роу, но и южный фасад, по Бикмен-стрит.