Между адом и раем
Шрифт:
— Одно из правительственных заданий США и привело нас в эти чудесные места, мистер Уизерспун, — сказал Росс. — Но мой начальник и я находимся в Нассау с неофициальным визитом. Мы расследуем убийство самостоятельно.
— Думаю, сейчас понятно. Спасибо, — сказал Уизерспун, держа в руке голубую папку, как будто не совсем уверенный, стоит ли делиться ее содержимым.
— Мы с нетерпением ждем, что вы нам все расскажете, — сказал Росс.
— Хорошо. Я говорил вам, что знаю имя человека, ответственного за убийство. Это правда. Подсказка — фотографии, которые здесь лежат. — Уизерспун подтолкнул папку Конгриву. В комнате был слышен лишь птичий щебет и шум вентилятора. Конгрив долго просматривал черно-белые снимки, передавая их по очереди Сазерленду, который тоже тщательно их разглядывал.
Старый полисмен встал с кресла и подошел к окну. Тридцать лет назад он первым ступил на борт яхты, когда ее отбуксировали в порт. Вид изуродованной каюты и тех ужасов, что в ней были сокрыты, отпечатался в его памяти навсегда. Маленькая зеленая птичка села на желтую ветвь гибискуса за окном. Она наклонила голову, заглянув в комнату, и ее маленькие глаза-угольки уставились на старика, стоящего у окна.
Когда он повернул голову, то заметил, что Конгрив скорчился на стуле, смотря на свои сложенные на коленях руки. По щекам пожилого инспектора текли слезы и он даже не пытался утереть их.
Инспектор Сазерленд собирал фотографии и складывал их обратно в папку. Его глаза тоже покраснели. Уизерспуну показалось, что эти двое смотрели на фотографии глазами семилетнего мальчика. Мальчика, ставшего мужчиной, которого они обожали.
— Не хотите ли прогуляться по саду? — предложил Уизерспун, положив руку на плечо Конгрива.
— Да, — сказал Конгрив. — В самом деле, я не против.
— Тогда пойдемте, — сказал старик, забирая назад свою папку, и они последовали за ним на крыльцо.
— Эти растения очень красивы, — сказал Сазерленд, указывая на причудливые пальмы. — В английском саду такого не встретишь.
— Это «Райские птицы». А это дерево называется «Турист».
— Почему? — поинтересовался Конгрив.
— Посмотрите на его кору! Она всегда красная и шелушится, — сказал Уизерспун и засмеялся. — На самом деле оно называется гумбо-лимбо. А видите вон то дерево? Это калуза.
— Замечательное дерево, — сказал Конгрив.
— Сам Алекс Хок со своим дедом помогли мне посадить его.
— Да вы что? — удивился Конгрив.
— Да ничего особого здесь нет. Я просто в те времена приобрел этот участок и пригласил их однажды на ланч, как раз перед тем, как они уехали обратно в Англию. Мы здорово провели время. Маленький Алекс с моим псом Разбойником, дедом старого Роско, который сейчас сторожит этот двор, вместе гонялись за красным резиновым мячиком.
Мужчины подошли к дереву. Под ним стояло несколько деревянных стульев, и они устроились в тени.
— Конечно, — сказал Конгрив тихо, — должно быть, вы допрашивали Алекса?
— О нет. Официально я не был следователем по этому делу. Просто мне был симпатичен этот ребенок. Я постоянно приносил ему в больницу какие-нибудь игрушки, — ответил Уизерспун, — и много времени проводил у его койки. Бедняга Алекс сначала даже говорить не мог. Только когда его дед приехал, он начал понемногу приходить в себя.
— И даже тогда он ничего не вспомнил об этом убийстве?
— Нет. Правда, когда я его увидел впервые, он все время повторял какие-то странные слова: три раза, три раза, три раза… Он не мог объяснить, что они означали, но мне кажется, я догадываюсь об их значении.
— И что же, по-вашему, это были за слова, Стаббс? — спросил Конгрив, наклонившись вперед.
— Я думаю, это условный знак, сигнал. Видите ли, Алекс заперся в рундуке. А ключ от этого рундука нашли в его кулаке.
— Значит, это его отец, услышав чьи-то голоса на палубе, спрятал Алекса в рундуке, дал ему ключ и велел запереться изнутри, — предположил Росс.
— И велел, чтобы никому не открывал, пока не услышит три удара в дверцу, — заключил Конгрив.
— Так мне все и представлялось, — сказал Уизерспун. — Его отец умер, заслонив собой дверь рундука. Чтобы никто не пробрался к его сыну.
— Как вы догадались об этом? — спросил Росс.
— Если вы внимательно посмотрите на фотографии, то увидите два отверстия с обеих сторон переборки. Они пробиты лезвиями кинжалов, которыми были пронзены руки жертвы. Его распяли. Как я говорил, фотографии рассказывают о человеке, который несет ответственность за убийство.
— Вы имеете в виду способ убийства? — спросил Конгрив.
— Да. Видите, горло разрезано, сквозь разрез вынут наружу язык жертвы.
— Знаменитый «колумбийский галстук», — сказал Росс. Уизерспун кивнул.
— С семидесятых и до середины восьмидесятых здесь было настоящее царство террора, — сказал Уизерспун. — На острове царили антианглийские настроения. Потом антиамериканские. Расцвет эры наркотерроризма. Эти острова были облюбованы наркоторговцами и наемными убийцами. Большинство — подданные некоего Доктора, безжалостного короля колумбийской наркомафии.
— А как же тот человек, что несет ответственность за убийство родителей Алекса? — настаивал Конгрив.
— Кто бы ни был убийцей родителей Алекса, это люди Доктора — Пабло Эскобара.
— Эскобар уже давно мертв, шеф, — пояснил Росс Конгриву. — Его выследили и убили в Меделлине в 1989 году участники колумбийского спецподразделения. В этом были замешаны и американцы — отряд «Дельта».
— Значит, убийцы из Колумбии? — спросил Конгрив.
— Нет, — ответил Уизерспун, — думаю, они кубинцы.
— Почему? — поинтересовался Росс.
— Три кубинских парня решили поразвлечься. Скорее всего, это произошло на Экзумах. В последний раз яхту видели в маленькой бухте Стэниел-Кей.