Между адом и раем
Шрифт:
Русский кивнул. Он наклонился и упер руки в колени. Казалось, он не может говорить.
— Это должно помочь, — сказал Мансо и взял большой спелый кокос, лежавший в песке прямо перед Голголкиным.
— Мачетерос говорят, что кокосовое молоко обладает чудодейственной силой, — сказал Мансо. — Оно может излечить практически от всего. Надо лишь срезать верхушку ореха и выпить его содержимое. Вот так.
Пока Жуков переводил, Мансо подбросил плод высоко в воздух, подождал, пока он поднимется до мертвой точки и начнет падать, и в этот момент выхватил из песка мачете. Лезвие мачете отразило яркий солнечный свет и врезалось в кокос, сняв примерно треть его верхушки. Мансо свободной рукой подхватил орех, и немного молока брызнуло на колени Голголкину.
— Излечивает, как я говорил, почти от всего, — сказал Мансо, вставая на ноги и передавая кокос Голголкину, — но, к сожалению, не может излечить от трусости. Пей!
— Полковник, пожалуйста! Я прошу вас…
— Заткни свой рот. Я сказал пей! — Мансо подошел к нему вплотную и прижал к горлу мачете — появилась тонкая красная линия. — Пей!
Голголкин посмотрел на Жукова умоляющим взглядом, но все-таки плеснул немного молока в свой дрожащий рот.
— Вы, должно быть, удивлены, почему до сих пор живы? — продолжил Мансо, отпустив его.
Голголкин, опустив голову, прошептал:
— Да.
— Было совершенной глупостью возвращаться сюда, на Telaraca, Голголкин. Можно даже сказать — самоубийством!
— Я — я хотел предупредить вас по поводу американцев. Доказать свою преданность. И этот Хок — помочь вам его…
— Молчи! Во-первых, ты выдал меня этому проклятому англичанину, — сказал Мансо. — Потом твои дружки из русского консульства каким-то образом умудрились сорвать обычное убийство! Взорвать какого-то официанта вместо того, кого было нужно! И тем самым натравить на нас ищеек из ФБР и ЦРУ! В момент, когда моя страна находится на пороге великих свершений? Развлекаешься в кровати с какими-то шлюшками и пьянствуешь?
— По совести говоря, полковник, — сказал Жуков, переведя, — он был…
— Совесть? Не надо пока о совести. Я еще не закончил с этой трусливой свиньей. Он все еще слушает меня? — Мансо заставил мужчину проглотить еще немного кокосового молока. — Он хоть слышит меня вообще?
Жуков кивнул, глядя, как Голголкин с покрасневшими глазами, испуганно вздыхая и хныкая, глотал и сплевывал беловатую жидкость на песок.
— Он слышит.
— Скажите ему, что у него есть последний шанс. Один. Он понимает меня?
— Он говорит, что сделает все, полковник. Он готов даже умереть, чтобы оправдаться перед вами.
— Да, возможно, так и будет. Слушай очень внимательно. Я хочу нейтрализовать этого Хока. Мне не нужно, чтобы он совал свой длинный нос в мои дела. Мои люди в Вашингтоне говорят, что Хок вернулся со своей женщиной на Экзумы.
Голголкин пробормотал что-то неразборчивое.
— Он хочет убить этого Хока ради вас, полковник, — сказал Жуков. — Он клянется, что принесет вам его голову или погибнет сам.
Мансо бросил вниз орех и посмотрел на шелестящие на ветру прибрежные пальмы.
— Я буду держать в руках голову Хока, поверь мне, Жуков, так и будет. Но пока что это невозможно. У Хока слишком много друзей в Белом доме. Мне все равно, как это произойдет, но Хока нужно убрать из поля зрения на некоторое время, чтобы наказать после.
— У Родриго есть план. Он говорил о каком-то похищении…
— Родриго рассказывал мне о своем плане. Нужно воспользоваться им. Родриго просто гений в подобных вещах, командир Жуков. Этот человек — мой самый преданный и надежный союзник. Держитесь к нему ближе.
— Да, команданте, он уже ждет меня на борту «Хосе Марти». Мы отплываем к Экзумам через три часа. Сразу после церемонии посвящения.
— Вы меня не подведете. И Родриго тоже. Вы же меня хорошо понимаете, Жуков?
Жуков кивнул.
Мансо заткнул мачете за пояс. Собираясь уходить, он ударил Голголкина кулаком в нос. Звук хрустнувших костей и текущей крови вызвал на лице Мансо улыбку — первую за все утро.
— Не пройдетесь со мной, командир? — спросил он Жукова.
Мансо с русским подводником пошли вдоль пальм, оставляя рыдающего на песке Голголкина позади. Они направились к желтому зданию. Вождь скоро должен был прибыть. После обилия успокоительных препаратов, которые Кастро употребил вчера вечером, Мансо распорядился сделать ему на рассвете инъекцию метамфетамина.
— Я хочу поговорить с вами об одном деликатном деле. Можно мне рассчитывать на конфиденциальность?
— Конечно, не сомневайтесь.
— Вопрос касается моего брата, адмирала де Эррераса.
— Да, команданте.
— Он — как бы это сказать — непредсказуем. Хорошо было бы, если б вы присматривали за ним. Я сказал Родриго то же самое.
— Понимаю.
— Флот принадлежит ему, а «Хосе Марти» — вам. Вы понимаете?
— Да, команданте.
— Готовы ли кубинские офицеры из тех, кого вы набрали, к походу?
— Им еще надо многому научиться, но они страстно желают идти в бой.
— Они полностью под вашим командованием, — сказал Мансо, извлекая из кармана сложенную в несколько раз стопку бумаг.
— Учебное плавание «Борзой» станет вашим первым заданием в составе кубинского флота.
— Большое спасибо, команданте!
— Я предоставляю вам провести последние приготовления перед первым боевым выходом. А теперь мне надо поговорить с вождем.
Он нашел вождя у кровати, тот сидел, обхватив голову руками. Поднос с завтраком стоял нетронутым на столе у открытого окна. Мансо взял стул и сел перед стариком.
— Вождь, — сказал Мансо, — я хочу вам кое-что показать.
Команданте посмотрел на него красными глазами.
— Мне больше не на что смотреть, — произнес он.
— Нет, вам нужно еще посмотреть на это. — Мансо передал ему пожелтевший конверт с бечевкой на сургучной печати.
— Что это?
— Откройте.
Его пальцы тряслись, когда он распечатывал конверт. Кастро что-то бормотал, но Мансо не прислушивался. Он следил за глазами старика, когда тот вынимал стопку выцветших черно-белых фотографий.