Между Амуром и Невой
Шрифт:
Таубе мельком, без всякого интереса, взглянул на Жака, и, не обращая на него ни малейшего внимания, сказал:
— Ваше ремесло, мэтр Д’Ашэ, вызывает у меня только отвращение (мэтр еще раз хохотнул, а Жак за спиной шумно выдохнул и угрожающе сделал полшага вперед). Условия мои весьма просты. Вы отдаете мне сейчас же письма, и мы расстаемся. Так и быть, император Александр Александрович на первый раз простит вам ваше хамское желание шантажировать его.
— Какое великодушие! А если я не соглашусь, если я все-таки захочу продать эти письма, а не подарить? Уже сейчас
— Ну, если вы не согласитесь, то наша беседа примет другой оборот.
На этих словах Таубе мгновенно, как кием, сильно стукнул стоящего у него за спиной чемпиона по борьбе тростью в пах. Не оборачиваясь. Трость была особенная, сделанная из стальной шестигранной трубки, залитой внутри свинцом, и не раз уже служила барону в подобных ситуациях. Жак вскрикнул и согнулся пополам от боли, причем лысеющая голова его оказалась у Таубе прямо над левым плечом. Тот столь же быстро крутанул трость, как сигару, в тонких пальцах, набалдашник описал стремительный круг и врезался сверху в затылок Жака. Раздался удар, хруст, грохот падения огромного тела, а ротмистр уже, перегнувшись через стол, схватил Д’Ашэ за глотку и, обведя вокруг стола, как барана на веревке, бегом потащил за собой к дверям.
Таубе делал все молниеносно и рассчитывал свои действия по секундам. Д’Ашэ уже открыл ящик стола, чтобы схватить револьвер, но не успел. Не успеет и этот! Снизу вверх грохотали шаги. «Этот» влетел с площадки в кабинет, размахивая кастетом. Но Таубе уже стоял перед дверью, держа полупридушенного, покорного от ужаса стряпчего левой рукой за шею и едва давая ему дышать. Удар правым кулаком с зажатым в нем набалдашником пришелся консьержу в переносицу; он отлетел обратно на лестницу, с грохотом скатился вниз, и стало тихо.
Ротмистр развернул посеревшего, мелко дрожавшего Д’Ашэ лицом к себе и очень внимательно посмотрел ему в глаза. Мэтр задрожал еще сильнее, хотел сказать что-то, но не мог, а только хрипел.
— Где? — только и сросил ротмистр, слегка ослабив хватку, и для большей убедительности несильно стукнул шантажиста набалдашником своей страшной трости по лбу. Тот обмер, чуть не упал, но, поняв, что его может спасти лишь одно, бегом кинулся отпирать несгораемый шкаф. Вынул дрожащими руками из него пачку перевязанных тесьмой писем и протянул барону.
— Вот… Здесь все. Я… я… я не…
— Понятно, что больше не будешь. Но если вдруг обманешь, от себя обещаю, не от императора, от себя лично, приду еще раз. В последний. Слово офицера.
Д’Ашэ часто-часто закивал, подобострастно и испуганно смотря на ротмистра бараньими глазами, готовый ко всему, жалкий и ничтожный.
— Тьфу! — не выдержал Таубе, и уже повернулся, чтобы уйти, но вдруг вспомнил что-то и вновь подошел к стряпчему.
— Чуть не забыл. Это тоже от меня лично. В наказание за твое поганое ремесло, поломаю тебе твои поганые руки.
Он схватил шантажиста за правую кисть, потянул на себя, а затем дернул вниз с резким изломом. Уже спускаясь вниз, барон услышал идущий из кабинета вой, совсем собачий.
Через два дня Таубе входил в гатчинский кабинет императора. Посреди небольшой, квадратной и низкой комнаты, с двумя окнами в сад, стоял простой стол, покрытый до полу синим сукном, на столе — поднос с перьями, карандашами и писчей бумагой. Император встретил барона стоя. Таубе вручил ему письма его покойного брата. Александр Александрович вздохнул, подержал их секунду в своей огромной руке и убрал в бюро.
— Отдам Марии… потом. А вы расскажите, как все было.
Таубе четко, без лишних деталей описал всю сцену «переговоров» с шантажистом. И про Жака, и про наглый тон негодяя, и про сломанную руку. Последнее особенно понравилось императору.
— Значит, сломали ему ее, барон?
— Сломал, ваше величество. Пусть запомнит, как меряться силами с вами, с Россией.
— Ха-ха! Вот молодец! Жалко, нельзя ему шею сломать, но хоть так…
Александр Третий медленно, задумчиво прошелся к окну и обратно. Потом сунул руку в карман своего генеральского кителя, порылся в нем и протянул Таубе большой серебряный портсигар со своим вензелем:
— Вот! От меня с императрицей в награду за образцово исполненное приватное поручение.
— Служу Отечеству, ваше императорское величество!
— Позавтракаете сегодня с нами. И сейчас (император посмотрел на каминные часы) не уходите, есть разговор.
Он нажал кнопку звонка, мгновенно в двери появился камердинер.
— Зови.
В кабинет с портфелями в руках зашли начальник Главного штаба генерал-адъютант Обручев и директор канцелярии Военно-Ученого комитета генерал-майор Енгалычев.
— Садитесь, господа, — император усадил, после приветствия, всех троих вокруг стола, сел сам и сказал. — Начнем с того, на чем остановились в тот раз — с железных дорог. Что надумали?
— Я по-прежнему настаиваю, ваше величество, на развитии Полесской казенной дороги, — эмоционально заговорил Обручев. — Она стратегическая, без нее мы совершенно определенно не успеем отмобилизоваться против Германии. Министр финансов, как всегда, этого не понимает. Ему удобнее мыслить узко: дебит, кредит, бюджетный дефицит. А как мы будем воевать — война же с германцами неизбежна! — это его не волнует, клистирная его душа! [33]
33
Министр финансов Н. Х. Бунге был внуком аптекаря.
И Обручев нервно стукнул портфелем по столу.
— Не сердитесь, Николай Николаевич! — добродушно успокоил государь своего генерала. — Бунге я беру на себя. Но помогите мне в этом. Давайте подробнее — что нужно? в какие сроки?
— Виноват, ваше величество…Я понимаю соображения экономии и буду говорить лишь о самом важном. Основные магистрали Полесской дороги: Вильно — Ровно через Лунинец-Сарны и Брест — Брянск через Гомель надо сделать двухпутными к 87-му году. Кровь из носу, ваше величество.