Между Амуром и Невой
Шрифт:
— …Взял я тогда с верхового ширмана лопатошник, да бимбары ещё…
— Нешто скуржавые?
— Ха! скуржавые! Бери, товарищ, выше — рыжие!
— Эх, барно!
— Ещё бы не барно. Три собаки от съёмщика, жидомора, получил! А в лопатошнике ещё финажек на большую.
— На большую! — ахнул собеседник. — Ну, товарищ, тебе и подфартило! Ну и подфартило!
— Ты слушай, что дальше было. Отлил я, сколько положено, тырщику да и всунулся на мельницу к Тимохе Огороднику. Ну и… тово… замазался. Укутался прям в полусмерть. Споили меня у Тимохи пивом на окурках и раздели. Утром отверзел, смотрю — хрустов ни серса, как есть пустой, и даже пальтуган со двора свели!
— Да, братан, така наша жисть: был фарт, а стал локш.
— Вот-вот.
— На ширмака проехаться надумал!
— Точно! Ну, и облопался, конешно. Определили меня с бутором на Литейном.
— Подлипалы али добровольцы?
— Подлипалы, из первого участка, с Гагаринской улицы.
— Знаю, знаю, там майор Степовой командирит, строгий мужчина.
— Он самый, Николай Василич, отец родной. Сразу почал гнать под меня шары — я же с бутором!
— Банки ставил?
— Не то слово! Надрал когтями на полный завтрак! Миног наелся — щёту нет. А все почему? Они мне прицеп повесить хотели, будто я избушку дяди Коли чистанул, аржаны увел. Это я то — честный маровихер! Фараонам для отчету надоть дело закрыть, а клюкаря изловить силенок не хватает; и решили на меня списать. А там срока совсем другие: не наши три с полтиной, а шесть лет за Буграми жигана водить!
— Да, ну ты влип. И как управился?
— Как-как…Я стойку держу. В индии три недели прожил, а как перевели в общую, я и смыслил лытки сделать, из хезника.
— Так ты от дяди, с цинтовки ушёл! — восхитился второй вор.
— Оттель, оттель. Теперь сижу в долушке, как был пустой, бусаю на халтон, хожу жохом, совсем ракло стал. Паша-родский обещает к Троице в свою артель впустить, а пока… угости, товарищ, тарачкой!
(Представляю читателю самому сделать вольный перевод этой абракадабры, сообщу лишь ключевые слова: верховой ширман — наружный карман; лопатошник — бумажник; бимбары — часы, скуржавые — серебряные, рыжие — золотые; барно — хорошо, здорово; съёмщик — скупщик краденого; финажки — кредитные билеты; большая — тысяча рублей; тырщик — помощник вора, толкающий и отвлекающий жертву; мельница — тайный игорный дом; замазаться — проиграть больше, чем имел; укутаться в полусмерть — проиграться полностью; хрусты — деньги, серсо — рубль, локш — неудача; идти по музыке — воровать; грабки — пальцы; духовой — отчаянный; насунуть гальё — украсть деньги; проехаться на ширмака — на авось; облопатъся — попасться; определить с бутором — взять с поличным; подлипалы — сыщики; гнать шары — готовить обвинительный материал; ставить банки — бить; надрать когтями на полный завтрак, есть миноги — быть битым плетьми; избушка дяди Коли — Никольская церковь; аржаны — серебряные оклады икон; клюкарь — вор, грабящий церкви; держать стойку — не сознаваться; индия — карцер; лытки — ноги; хезник — уборная; цинтовка — тюрьма; за бугры жигана водить — отправлять в Сибирь; долушка — тайный притон; бусать на халтон — пить и есть на чужой счёт; ходить жохом — быть в нужде; ракло — босяк; родский — старший вор; тарачка — папироса.
Читатель должен также понимать, что все диалоги уголовных должны звучать примерно так. Но, дабы не утомлять ваш слух, автор облагораживает их речь, изредка вставляя в неё лишь отдельные необходимые выражения из уголовного жаргона второй половины XIX века).
Допивая второй стаканчик, Лыков заметил, что привлёк к себе внимание одного из завсегдатаев «Трёх Иванов» — замухрышку в драной паре, по виду шпанку из тех, что в тюрьме образует свиту «делового элемента». Такой тип подпевал был Лыкову хорошо знаком — сейчас будет просить налить чарку…
И точно, драный уселся напротив, уставился на гостя наглыми и одновременно трусливыми глазами и сказал, стараясь быть покровительственным:
— Слышь, кавалер! Налей-ка за знакомство!
Лыков, глядя сквозь него, нацедил себе ещё полстакана и молча выпил.
Драный сразу окрысился.
— Ах, ты… Вавило — свиное рыло! Пришёл в чужой дом, да ещё и хозяев не уважил! Сдаётся мне, паря, что ты «двадцать шесть» [4] , слухач — старатель. Чтой-то я тебя здеся раньше не видел. Знаешь, что мы тут с такими делаем?
4
«Двадцать шесть» — сыщик.
Алексей, не обращая на крикуна никакого внимания, лениво пережёвывал визигу.
Сидящие вокруг начали на них оборачиваться, кто-то вполголоса сказал: «Тузик опять на выпивку зарабатывает, горлопан лиговский». Почувствовав поддержку, драный ещё больше обнаглел и решил уязвить незнакомца побольнее:
— Ишь, егорьевскую ленту надел, а у самого рожа, что огонь — хоть онучи суши. Поди, в трынку крест-то выиграл? [5]
Все вокруг загоготали. Тузик, довольный собою, гордо озирался, как вдруг Лыков мгновенно схватил болтуна за ухо, перетащил вокруг стола к себе и другой рукой сильно защемил ему нос. Тузик завизжал от боли, как дворняжка, оправдывая свою собачью кличку; из разорванного носа хлынула красным ручьём кровь. Брезгливо вытерев руку об поддёвку шпанки, Алексей развернул униженного врага к себе задом, не вставая, дал крепкого пинка и снова взялся за пирог. Всё это он проделал, по-прежнему не говоря ни слова.
5
Трынка — простонародная картежная игра, презираемая уголовными.
Отлетевший к порогу Тузик поднялся с пола и, скуля и размазывая кровь по лицу, выбежал на улицу. В «Иванах» стало тихо; тот час же от стойки отделился один из вышибал, огромный детина, весь в оспинах и угрях, и направился решительными шагами к Алексею. Лыков спокойно лил водку себе в стакан, не обращая на это никакого внимания. Подойдя, верзила неожиданно схватил его двумя руками за пояс и, крякнув, легко поднял на воздух, оторвав от пола на поларшина. Придвинул к своему лицу и, густо дохнув табаком, сказал зло:
— Чего, язёвый лоб, всегдатаев обижаешь? Жили мы тута без тебя… А давно ли ты рылом хрен не пахал?
Алексей, болтаясь на весу, даже на секунду растерялся. Вышибала держал его, пятипудового, легко, словно ребёнка, а весь зал с интересом наблюдал, чем вся эта история закончится. Сам не раз проделывавший подобные номера, Лыков оказался «на воздухе» впервые, но быстро сообразил и с полузамаха обоими кулаками сильно ударил обидчика по ушам. На рябом лице детины мелькнуло удивление, он выпустил Алексея из своих ручищ, тот легко соскочил на пол и снова сел к бутылке. Вышибала, глупо выпучив глаза, постоял ещё секунды две, потом молча, медленно осел перед Лыковым на колени. Зал ещё ничего не понимал. Лыков покосился на стойку, лениво отпихнул угреватого носком сапога, и почти саженного роста детина без звука растянулся на заплёванном полу — он был без сознания.
Ближайшая к Алексею шпанка резво очистила скамьи, деловые по углам грозно нахмурились, кто-то торопливо метнулся на улицу — стать на стрёму. В тишине, мягко ступая, подошёл и сел напротив, как минуту назад Тузик, сам трактирщик Прохор Демидыч. Двинул бровью, и перед ним появилась рюмка. Лыков молча налил в неё из своей бутылки. Мужчины выпили, глядя друг на друга, затем хозяин вежливо спросил:
— Кто таков будете?
— Весь народ из одних ворот, — уклончиво ответил Алексей.
— От дяди?