Между честью и истиной

Эгерт Аусиньш, гражданин мира, независимый журналист и путешественник, вышел из поезда "Аллегро" в Выборге майским вечером, совершенно непохожим на весенний. Между предыдущей его поездкой в город, тогда еще принадлежавший России, и нынешней прошло девять лет. Как и полагалось нормальному туристу, он для начала отправился в отель, чтобы получить ключи от номера и положить вещи, и уже по дороге обнаружил значительные различия вида города и людей с тем, что видел в прошлый раз. Во-первых, изменился внешний облик людей: одевались теперь более консервативно, закрыто и строго. Во-вторых, встречные очень четко делились на три категории. Реже всего на улицах мелькали пришельцы, яркие и пестрые, как птицы или тропические бабочки. Большинство встреченных инопланетян оказались одетыми в голубое и белое гвардейцами имперских легионов. Но

и таких было немного. Из прочих одетых в нечто, имеющее выраженную форму и цвет, преобладали люди в черных и зеленых форменных комплектах - служащие спецчастей, обеспечивающих защиту края от инородной фауны. Этих оказалось достаточно. На улице в поле зрения постоянно маячило несколько фигур в зеленом или в черном. Изредка мелькали полицейские, МЧС и железнодорожники. Остальные выглядели блекло, бесцветно и невыразительно, создавая общий вид, вызывающий в памяти бытовые фотографии времен СССР. Большинство людей предпочитало короткие стрижки, многие мужчины носили короткие бороды, единственным оформлением которых было выравнивание. У всех шарфы прикрывали горло, но прохожие в перчатках попадались очень редко - так ходили только сааланцы. Жители края предпочитали шерстяные напульсники или митенки. Здания, однако, были в порядке, и улицы тоже. Большинство кварталов и дворов оказались закрыты и очень ярко освещены, это стало заметно, едва наступили сумерки.

Зайдя в кафе поужинать, Эгерт узнал у официанта, что у него есть примерно час, чтобы поесть и добраться до отеля, потом наступит комендантский час до шести утра. До начала комендантского часа требовалось попасть в свой отель, чтобы не пришлось ночевать в полицейском участке, а то и на блокпосту. Следовало поторопиться, чтобы не нарушать закон, визу и так еле выдали. Туристов в крае почти не бывало, отчасти из-за инородной фауны, отчасти из-за санкций. Эгерт хотел видеть изнутри и то, и это и не планировал себе других приключений. Вернувшись в гостиницу, он зашел в бар и снова был удивлен. Из развлечений предлагались дженга, два лото, трик-трак, уно, целая полка головоломок, пять видов азартных игр и плазма с мультфильмами. Ни девушек, по вечерам приходящих в такие места, ни журналов, из которых можно взять их контакты, он не нашел. В туалете бара этих журналов, или хотя бы визиток, тоже не лежало. Тщательность зачистки не могла не вызвать уважения, но все же было слегка досадно: у девушек из гостиничного бара проще всего узнать самые нужные новости и детали. Впрочем, оставались телевещание, пресса и блоги.

По телевизору в номере транслировались, на выбор, все те же мультфильмы и проповеди досточтимых. То и другое перемежалось видами фонтанов и ритуальных хороводов саалан. Это было и к лучшему: ранний подъем позволял попасть в Санкт-Петербург с хорошим запасом времени до комендантского часа, а увидеть предстояло очень многое. И кое-что нужно было еще найти. Эгерт надеялся найти не только что-то, но и кого-то, а именно Алису. Но надеясь найти ее живой и благополучной, он трезво рассчитывал найти прежде всего ее следы и какие-то сведения о ней.

Блоги дали неплохой улов в виде развернутого взгляда со стороны граждан, ориентированных на власть. Нашелся даже разбор от психотерапевта или психиатра: автор не вполне внятно представился, а интересоваться глубже Эгерт не стал. Ему хватило и того, что заметка написана из Кировска, далекого и от Приозерска, и от сосновоборской зоны отчуждения, и от Петербурга - и вполне на свой лад благополучного. В полной мере авторской эту заметку в блоге назвать было нельзя, большая ее часть, почти половина, состояла из включенного в нее целиком другого поста, прямого повествования о событиях. По этой заметке выходило, что "праздник садоводов и огородников", ради проведения которого коммунисты уступили свое традиционное место, стал живым кордоном на пути протестующих - и демонстрация протеста пошла прямо по ним. Кто и зачем принял такие решения, не имело смысла спрашивать: этот обычный прием спецслужб применялся от Москвы до Пекина. Именно он так легко превращал любую политическую демонстрацию как минимум в административное правонарушение, а при хорошей работе провокаторов - и в уголовные дела на участников ненужных выступлений. Или саалан быстро учатся, или местные спецслужбы быстро подружились с новыми хозяевами, больше ничего нового из описания извлечь не удалось. Остальное выглядело вполне традиционно. Страх человека, оказавшегося в толпе, не слышащей и не слушающей его, гнев на тех, кто испугал и отказался слушать, возмущение содержанием мнения второй стороны, донесенного без особых церемоний, и обесценивание сказанного. Разумеется, была в посте и боль за товарищей по несчастью, оказавшихся в той же толпе со своим товаром или выставкой.

Эгерт отвлекся от заметки и посмотрел положение дел с заявкой на митинг. Место для него,

конечно, отвели с очень прозрачным намеком: во-первых, поздно, во-вторых, там, добраться куда не представлялось реальным. И это тоже вполне соответствовало стандартной схеме.

Вернувшись к заметке в блоге, журналист нашел в процитированном посте благодарности гвардии саалан, намеки на то, что оппозиция куплена полностью, что видно по одежде и дорогим коммам, бывшим в руках у нарушителей порядка, и возмущение тем, что "чужое мероприятие, согласованное за полгода" было испорчено политическим выступлением, к которому садоводы и огородники не имеют никакого отношения. Беглый поиск по сети показал, что мероприятие согласовывалось властями в последний момент - как всегда и бывает с "живыми кордонами" - просто заявке не давали движения до тех пор, пока она не понадобилась. Например, для подобных целей. При отсутствии нужды - такой или иной - отказ дали бы тоже в последний момент, дня за три, а то и за день до нужной даты. Так делается всегда. Важной, пожалуй, была только дата, первое мая две тысячи двадцать седьмого года, и завершающая фраза процитированного психотерапевтом поста:

И очень жаль 15-летних подростков, которые выпучив глаза орали по команде о нормальной медицине и достойной работе (снимая все на коммы и будучи одетыми в финские шмотки) вместо того, чтобы, попросту, поработать!...

Дальше доктор рассуждал о том, что другая точка зрения на вопрос, разумеется, возможна, и приводил короткий призыв Марины Лейшиной, тоже полностью.

"Будьте завтра со своей землей и своим городом. Не говорите "это бесполезно". Хуже этого вообще ничего нет. На таких "этобесполезно" и держатся гости и их "друзья". Не говорите "у меня нет времени". У меня и у вас есть эти два часа для мирной прогулки по улице в хорошую погоду. И нет у нас всех более важного дела..."

Блог Марины Лейшиной, запись "Митинг на Марсовом поле 1 мая", от 27.04.2027.

Завершив цитирование, доктор заявил в посте "столкновение позиций с реальностью". Как и следовало ждать, реальностью оказался его собственный взгляд на события и отношение к увиденному. Подкрепленные медицинским авторитетом.

И главное - вы можете не то, что наблюдать - слышать с каким звуком мирная прогулка по улицам города соприкасается с фестивалем садоводов и огородников.

Приведенный им ролик, - явно записанный на комм, но не кем-то из злонамеренных демонстрантов, а из какой-то палатки, бывшей частью живого кордона, судя по ракурсу, - Эгерт посмотрел несколько раз. Ему, еще первокурсником видевшему Грозный в сентябре девяносто шестого, происходящее совсем не показалось страшным, напротив, кадры скорее обнадеживали. Демонстранты разговаривали с кордоном. Да, на повышенных тонах, но разговаривали. Столкновения, однако, нельзя было назвать случайными, хотя вины демонстрантов в них было немного: тенты с выставками и товарами были расставлены так, чтобы максимально затруднить движение, а сзади демонстрацию нагоняли силы охраны порядка. Не сааланские. Местные.

Доктор, однако, видел совершенно другое. Нарушение крайне неудобного для высказывания политической позиции регламента он рассматривал как намеренную провокацию и ответственность за нее, конечно, возлагал на носителей неодобряемой политической позиции. После упреков в недобросовестности следовал обычный для провластной риторики набор обвинений: бездумное тиражирование внешних признаков протестующих и подверженность влиянию "моды на протест", чрезмерность требований, выдвигаемых оппозицией, ангажированность и демонстративность поведения протестующих - и наконец, выгоды, получаемые оппозицией от беспорядков и скандала. Завершал набор довольно циничный намек на манипулирование общественными ожиданиями и на наличие у оппозиции неких скрытых целей. В финальном фрагменте текста доктор в несколько странной форме подчеркивал, что за этот пост он никакого вознаграждения не получал, и ставил оппозиции диагноз. Публично. Провластный набор добросовестного лоялиста в его заметке был представлен очень полно, но медицинская оценка была, пожалуй, уникальным изящным украшением, выделяющим ее из остального массива текстов в защиту саалан и власти в целом.

Дочитав текст, журналист сохранил страницу, протер слезящиеся от авторской пунктуации глаза и поблагодарил судьбу за то, что орфография заметки была, ну, в целом, относительно классической. Оставалось посмотреть на обстановку с натуры, сделать фотографии - и можно отправлять репортаж, папа уже заждался.

С серого неба на мокрую землю, едва видную траву и юную зеленую листву, еле выбравшуюся из почек, сыпался мелкий снег. Он не долетал до земли и таял в воздухе, превращаясь в очень холодную и мокрую водяную пыль. В Озерном крае шла первая декада мая.