Между двух миров
Шрифт:
Она с мужем остановится в гостинице, и, пока он будет посещать собрания богоискателей, она возобновит свои знакомства с нью-йоркцами, с которыми встречалась на Ривьере. Яхта Робинов возвращалась в Германию, где у Иоганнеса были дела, а молодежь тоже должна была возобновить свои занятия. Все они чудесно провели лето и мечтали так же провести и следующее.
Ирму и Ланни встретили на пристани Ист-ривер, оттуда их повезли в автомобиле в расположенное на южном берегу поместье, всей грандиозности которого молодой супруг даже не представлял себе. Вот когда он, наконец, увидит, как живут настоящие богачи! Поместье называлось «Шор-Эйкрс», но в нем были не акры, а многие мили. Огромное пространство было окружено стальной решеткой в двенадцать футов высоты с негостеприимно торчащими остриями. Постройки
Дому было всего десять лет, но внутри он уже отделывался заново — всего за несколько месяцев до того, как скоропостижно умер его владелец. Холл бы выложен белым вермонтским мрамором и мог бы пригодиться как зал ожидания на вокзале любого средних размеров города. Слуги не выстроились шеренгой для встречи молодых, как это было бы в Штубендорфе, но, может быть, новая теща Ланни просто еще не знала этого обычая? Тяжеловесная вдова короля коммунальных предприятий с завидной энергией управляла этим поистине королевским поместьем. Теперь оно принадлежало его дочери, но всем ведала мать, которая расхаживала по гулким коридорам, посасывая огромную темную сигару и зорко наблюдая за всем происходящим.
Ланни слышал выражение «живут по-царски», а теперь ему предстояло самому жить такой жизнью и войти во вкус. У него были собственные апартаменты и кровать с балдахином, на которой родилось несколько принцев. Биография кровати была выгравирована на изголовье. Мебель была обита таким восхитительным шелком, что Ланни не решался садиться на нее и уж конечно не лег бы на диван с ногами. Ванна была вделана в пол, и в нее вели три широкие ступеньки, причем между ступеньками зажигались лампочки, чтобы было видно, куда ступить. Апартаменты Ланни принадлежали раньше самому Дж. Парамаунту, а он любил пошалить; когда Ланни впервые сел на стульчак в уборной, он вдруг услышал за спиной нежный перезвон колокольчиков, и этот перезвон продолжался, пока он не встал.
При входе в дом вас встречал в холле портрет покойного финансового гения, написанный больше чем в человеческий рост, и молодой искусствовед внимательно рассмотрел его. Портрет принадлежал кисти модного художника, честно старавшегося изобразить оригинал. «Дж. П.», как его до сих пор называли, был человек атлетического сложения и боевого темперамента; об этом говорили и характерная нижняя челюсть и не менее характерный взгляд. Волосы и глаза у него были темные, и если бы он носил усы и бороду, то совсем был бы похож на пирата эпохи Забавника Роджера. Глаза смотрели угрюмо, но легко можно было себе представить, как их взгляд загорается огнем. И. следовало также представить себе хорошо подвешенный язык, умевший убеждать хранителей сокровищ в том, что его обладатель — великий волшебник, который, спарив один доллар с другим, может в несколько дней или, в крайнем случае, недель произвести на свет целое потомство долларов. Это финансово-биологическое чудо осуществлялось им непрерывно, и он ни разу не промахнулся. Гигантская пирамида компаний, которую он построил, продолжала стоять на месте, и Уолл-стрит была убеждена, что пирамида будет стоять вечно, как памятник ее создателю.
Другим памятником был этот дворец; и, созерцая портрет, Ланни спрашивал себя, не наблюдает ли за ним этот крутой человек откуда-нибудь из преддверии ада. Быть может, он ему бросает (вызов: «По какому праву ты спишь на моей кровати, полощешься в моей ванне и слушаешь мои колокольчики?» Счел ли бы он Ланни Бэдда подходящим преемником, способным носить его тяжелые латы и натягивать его мощный лук?
Молодой хозяин не мог, конечно, представить себя в такой роли. Ланни до сих пор даже не знал в точности, где находится Уолл-стрит.
Ланни был на положении принца-супруга, подобно супругу
В обязанности Ланни входило также знакомство с двумя линиями новых родственников: линией тещи и линией покойного тестя. Он должен был угождать им и постараться, чтобы они не тревожились за будущность Ирмы. Младший брат «Дж. П.», Джозеф, был важной персоной, как один из трех опекунов, которые, по завещанию, управляли капиталами Ирмы. Она получала доход, но не могла тратить основного капитала без их согласия. Двое других опекунов были служащие ее отца, пользовавшиеся в свое время его доверием. У всех трех было с опекой дела по горло. Управлять капиталом в двадцать три миллиона долларов и доходами с него было очень хлопотно, и пришлось завести целую сеть контор. Обязанность самих опекунов состояла в том, чтобы резать купоны и инкассировать дивиденды, вести бухгалтерские книги и составлять подробные отчеты, которые Ирма передавала матери непрочитанными.
Мистер Хорэс Вандрингэм был старше сестры и занимался «операциями» на Уолл-стрит, то есть он не только скупал акции и ждал, когда они поднимутся, но вовлекал и других в эти покупки, создавал «синдикаты» и мог таким образом влиять на движение цен в желательном для него направлении. Если он был «загружен», он распространял слухи, что такие-то акции чрезвычайно устойчивы, дают высокий дивиденд и покупать их очень выгодно. Когда он бывал «пуст», то начинались разговоры о том, что у такой-то компании серьезные осложнения и что следующий дивиденд не будет выплачен. Когда все было подготовлено, он производил «избиение младенцев» и, должно быть, действовал удачно, ибо жил на широкую ногу и в разговоре так и сыпал сотнями тысяч долларов. Робби называл его «акулой», что на Уолл-стрит считалось скорее похвалой.
Ланни видел в своем новом дядюшке некий интересный «тип». Это был человек большого роста, очень толстый, с лысиной, не менее розовой, чем щеки; он отличался неукротимой энергией. Когда он шел, вы испытывали такое же удивление, как при виде идущего по лесу слона; трудно было себе представить, чтобы такое грузное тело могло двигаться так быстро. Даже шагая по комнате, он размахивал на ходу руками и раскачивался из стороны в сторону. Ел он жадно, смеялся громко, говорил много и судил безапелляционно. Он, видимо, старался понравиться новому племяннику, который мог, чего доброго, выгнать его сестру из дому; он часто спрашивал у Ланни его мнения по тому или другому вопросу, но отвечать было бесполезно, так как дядя Хорэс неизменно прерывал его и начинал говорить сам. Ланни понял, что великие бизнесмены с Уолл-стрит привыкли слушать только себя.
Постепенно молодому супругу стали ясны и взаимоотношения между обеими семьями. Вандрингэмы были настоящими аристократами, то есть они принадлежали к старинному голландскому роду, в котором капитал передавался из поколения в поколение; однако большей части своего капитала они под конец лишились, и Фанни вышла замуж за «выскочку» Барнса и была с ним несчастлива. Она смотрела сверху вниз на всех Барнсов и ценила только своего брата — это был настоящий джентльмен. Она хотела, чтобы Ирма пошла в Вандрингэмов, а не в Барнсов; если Ирма обнаруживала какие-нибудь черты, которые мать не одобряла, что случалось нередко, та уверяла ее, что это сказывается в ней кровь Барнсов. Мать втайне возмущалась тем, что состоянием Ирмы управляют Барнсы, а не Вандрингэмы. Сколько денег нажил бы Хорэс, если бы мог пустить его в оборот!