Между двух войн
Шрифт:
Я наблюдал за тем, как темно-зеленый порошок осыпается на лицо солдата. Легионер пытался взмахивать головой, но только заставлял пыльцу подниматься в воздух, и ему приходилось вновь проглатывать ее.
– Вот и хорошо, – произнес я. – Мы начнем с простого. Что в свитке?
– Планы, – отвечал легионер. – Планы укреплений. Я кивнул:
– Кому ты должен это доставить?
– Вестовому…
Глаза солдата закатились, ему становилось хуже.
– Где и когда?
– Когда лес закончится…
– Неплохо, – произнес я. – Кому отвезет пакет вестовой?
– В штаб. Он за долиной.
– Штаб? – Я усмехнулся. – Друг мой. Ты говоришь, что штаб орков находится в той стороне? По другую сторону леса, между Гиберией и Самарией?
– Орков? – солдат приподнялся. – Это не орки. Вестовой поскачет к полководцу Кириллию. Его армия стоит на самаринской границе.
Я снял ногу с горла солдата.
– Извини, что покидаю тебя так быстро, – сказал я. – Но тишиной леса лучше наслаждаться в одиночестве. Я подозвал его коня, и он покорно подошел ко мне.
– Но знаешь что? – произнес я. – Ты еще кое-что можешь сделать.
Я развернул лошадь, позволив ей осмотреться, и только после этого направил ее по широкой дороге. Узкая долина, лежащая между Самарией и Гиберией, совсем не походила на бескрайнюю степь орков.
Это было все равно, что сравнивать оранжерею с тропическими растениями с джунглями, в которых живут эти самые растения. Даже трава здесь была иной – короткой, упругой, сочной, словно ее подстригали газонокосилкой несколько раз в месяц.
Доспех самарийского легионера сидел на мне так же хорошо, как и любой красивый костюм. Мне пришлось перетянуть кожаные ремни в одном или двух местах, так как солдат оказался ниже меня ростом, но это не должно было бросаться в глаза.
Столб поднимался над долиной, словно палец, уткнутый в небо. Его существование могло показаться ненужным, если забыть о том, что именно здесь пролегала граница между Гиберией и Самарией.
Я попытался угадать, чей герб должен быть выбит на верхушке столба, но там вообще не оказалось герба.
Самаринский легионер, в таком же доспехе, как и тот, который я позаимствовал у его товарища, ожидал меня возле столба, терпеливый, словно робкая девушка, пришедшая на первое свидание.
Я остановил коня и поднес руку к груди в военном приветствии Самарии.
– Никогда не видел, чтобы так правили лошадью, – произнес вестовой, ответив на мой жест. – Где ты этому научился?
В его тоне послышалось уважение. Что поделаешь – нельзя скрыть своих способностей, даже если очень стараешься.
– Приходилось служить на границе с топями? – спросил я, передавая ему пакет.
– Не довелось.
– Только так можно не провалиться в болото и не позволить шальной гарпии сесть тебе на спину…
Вестовой поднес руку к груди, приветствуя меня, и пустил лошадь в галоп. Я проводил его взглядом.
Дожидаясь, пока посыльный скроется из глаз, я вынул из-за пояса монетку и складное лезвие. Тупой стороной последнего я соскребал с койна оставшийся на нем воск.
15
– Орки сильны. – Франсуаз вышагивала вдоль строя солдат, и каждое ее слово отпечатывалось в их душах, словно клеймо, выжженное каленым железом.
– Но у нас есть то, чего нет у них. Это – ваш дом, и вы будете сражаться за него. Для орков это – только один из набегов. Они не будут драться до последнего. Ощутив сопротивление, они отступят.
Демонесса скользнула по лицам ополченцев горящим взглядом.
– Вы не должны умирать за свою страну, – говорила она. – Это то, чего хотят орки. Что вы станете делать?
– Убивать! – было ей громким ответом.
– Что?
– Убивать!
– Что?!
– УБИВАТЬ!
Мириэль вздрогнула. Она глубже закуталась в серую накидку, которую натягивала себе на плечи.
– Вы видите? – произнесла она.
– Что? – спросил я.
– Кедры, – ответила Мириэль. – Они засыхают.
Я дотронулся до одной из веток, что качалась, подрагивая, возле моего лица. Хвоя пожелтела, упругий сок больше не наливал ее.
– Я вижу, – ответил я.
– Мне больше нельзя туда, – сказала Мириэль, ее тонкая рука показала на стены живого храма. – Я больше не жрица.
– Сможете стать снова? – спросил я.
– Нет…
Я разжал пальцы, кедровая ветвь вновь задрожала, свободная. Несколько хвоинок осыпались с нее.
– Почему вы это разрешили? – спросил я.
– Я не знаю, – ответила она. – А как бы я могла помешать?
Я пожал плечами.
– Вы никогда никому не сопротивлялись? – спросил я.
– Зачем? – сказала она. – Достаточно поговорить с человеком. Объяснить ему.
Она заплакала.
– Вижу, на сей раз вам не удалось объяснить, – сказал я. – Что станет теперь с рощей?
Мириэль серьезно взглянула на меня:
– Роща погибает, Майкл. Погибает от ненависти. То, что она увидела в моих глазах, подтолкнуло ее продолжать, хотя я этого не хотел.
– Мы – часть леса, как и эти кедры. Когда люди Гиберии стали…
– Злыми? – подсказал я.
– Нет… В нашем языке нет этого слова… Вернее, оно обозначает не то, что у вас… Когда ты хочешь, чтобы другому стало плохо – не важно, друг он тебе или враг-то тебе самой становится худо. Это как яд, который ты вдыхаешь.