Между двух войн

Чекалов Денис Александрович

Я приподнял палец, чтобы подчеркнуть значимость своих слов:

– В любом случае, они поднимут тревогу. Мы же этого не хотим, верно, Френки?

Мгновение девушка ждала, что я продолжу речь и объясню, как именно ей полагается поступать. Но я смежил веки и полностью отрешился от происходящего.

– Спасибо за помощь, дружок, – процедила Франсу­аз.

Она вновь приподнялась – так, чтобы по-прежнему оставаться незаметной – и внимательно осмотрела дерево, под сенью которого стоял часовой.

– Ладно, парнишка, – пробормотала

она. – Я не могу ни позволить тебе здесь остаться, ни оглушить и закопать в листья. Значит, ты уйдешь сам.

– Женщины, – произнес я, не открывая глаз, – всегда стремятся управлять мужчинами. Откуда такое желание контролировать нас, Френки?

Найденная тема меня увлекла.

– Стоит человеку жениться, как он тут же оказывается под каблуком. Не носи это, надевай то, будь вежлив с соседями, не пей больше меры. Мы слишком бедны, поэтому работай усерднее. От тебя плохо пахнет, ты не умеешь воспитывать детей. А проев бедолаге голову до мозгов, женушка отправляется по соседкам и всем им жалуется на мужа-тирана.

Слово «жениться», произнесенное мною, насторожило Франсуаз. Я подозреваю, что она никогда не оставляла смутной надежды относительно себя, меня и свадебных колоколов.

При этом ей все равно, в храме какого бога венчаться– пусть даже на одном из мостов через священную реку Эльду.

Впрочем, мысль о замужестве не преисполнила Фран­суаз смиренной кротостью. Напротив, демонесса вскипела злобой.

Наверное, потому, что понимала неосуществимость затеи.

– Получи, – процедила Франсуаз.

Она присовокупила к этому еще одно слово. Я не стал переспрашивать, ибо мне послышалось нечто совсем неприличное.

Девушка нагнулась, подняла с земли маленький камешек и швырнула его вперед. Пролетев над невысокой изгородью, импровизированный снаряд скрылся в высоких ветвях дерева.

– В голову не попадешь, – предупредил я.

– Я целю в дерево.

По ночам холодная роса в избытке собиралась на дне широких вогнутых листьев, которые превращались в живые зеленые чаши.

Камешек, брошенный Франсуаз, нарушил шаткое равновесие. Два вогнутых листа пошатнулись, и собравшаяся в них вода хлынула вниз.

Со страшным криком постовой отскочил от дерева и замахал во все стороны мечом. Поняв, что произошло, воин с негодованием поглядел вверх.

– Чертовы твари! – воскликнул он. – Мерзкие обезьяны.

Наемник воровато огляделся. Прежде всего, постовой хотел убедиться, не стал ли кто невольным свидетелем унизительной сцены, которая только что разыгралась.

Успокоившись на этот счет, солдат заспешил прочь, в глубь плантации.

– Что, мокро? – усмехнулась Франсуаз. – Беги-беги, переоденься. Вставай, Майкл. Мы можем идти.

Я поднялся и, не говоря ни слова, направился к изгороди.

– У нас есть минут шесть, пока он сбегает в казармы и сменит одежду, – пояснила Франсуаз. – Ни один наемник не станет стоять как мокрая курица, чтобы его застали в таком виде его сослуживцы.

Она легко перемахнула через забор и, обернувшись, добавила:

– Это все мужская гордыня. Парень лучше бросит пост, чем оскандалится перед другими.

– Я же говорил, – заметил я, – женщины всегда смеются над мужчинами.

В этой части поместья Дархм разводил в основном кормовую гаурию – лиану, которую Франсуаз использовала вместо душа для часового.

Широкие листья этого растения, закрывавшие обзор, позволяли не бояться, что кто-нибудь случайно нас за­метит.

– Старика здесь уважают, верно? – прошептала девушка.

– Не меньше, чем тебя твои наемники. Скажи Карайа Дархм, что черное – это белое, и многие фермеры беспрекословно поверят ему. В этом краю привыкли полагаться на старых и мудрых.

– Поэтому и совещание собирается в усадьбе Дархма?

– Для землевладельцев он словно отец в большой дружной семье. Проводить совещание в усадьбе кого-то другого так же бессмысленно, как устраивать семейный совет в детской…

Одноэтажный дом, принадлежавший Карайе Дархму, размерами превосходил жилища всех окрестных ферме­ров.

Семейство Дархмов с незапамятных времен владело тысячами акров Леса, отданными под фруктовые и кормовые плантации, и несколько десятков арендаторов не покладая рук работали там.

– Нам повезло, что сейчас не выпасают броне­носцев, – пробормотала Франсуаз. – Будь твари на воле, вряд ли мы смогли бы так свободно бродить по плантации.

– Это не везение, – ответил я. – Старый председатель хорошо подготовил свое собрание. Разве мог он позволить тупой скотине бродить вокруг дома, когда тут должны собраться самые богатые и влиятельные люди Леса?

– Я же и говорю, – хмыкнула Франсуаз. Она уже сидела на крыше и подавала мне руку – не иначе чтобы оскорбить.

– Для мужчин гордыня важнее, чем мозги. Броненосцы пусть с голоду подыхают, лишь бы фасад не портили.

Я провертел в крыше маленькое отверстие и теперь смотрел вниз.

– Мы прямо над холлом, – пробормотал я. – Значит, я не ошибся. Что-то не видно ни констебля Уотертауна, ни Джоэла Линдена. Не знаю, хорошо это или плохо.

– Почему плохо? – спросила Франсуаз. – Что скверного в том, если наши знакомые оказались порядочными людьми. Пусть даже такой клоп, как Уотертаун.

– Их повесят рядом с нами, – пояснил я.

3

Вечерело. Дом Карайи Дархма был ярко освещен лампами, наполненными жиром масляной лианы.

– Я ухожу отсюда, – произнес Дуэрбо. Шум голосом был столь силен, что эти его слова едва удалось расслышать.

– И будь уверен, Карайа, – завтра я все расскажу другим фермерам.

С этими словами он развернулся и вышел вон. Шаги его не были ни широкими, ни твердыми; слишком многое пришлось ему перенести за прошедший день.