Между Сциллой и Харибдой
Шрифт:
“— Я здесь, чтобы сказать правду. Можете ли вы слушать правду? Люди не настолько искренни, чтобы выслушать правду, это очень грустно. А ведь правда могла бы стать тем мостом, что связывает человека с человеком, но только пока она добровольна, пока дается и принимается как дар. Разве не удивительно, что все на свете, даже правда, теряет свою ценность, как только становится принужденным? Нет, вы, конечно, не замечали этого, потому что тогда вам пришлось бы понять и то, что вы нищие, ограбленные, что у вас отнято все, — а кто же потерпит такое? Кто захочет созерцать собственное убожество добровольно, без принуждения?”
Так в беспросветность врывается
Романы “Гибель 31-го отдела” и “Каллокаин” во многих отношениях отражают весьма типичные умонастроения широких слоев демократической интеллигенции на современном Западе, зажатой, как они сами полагают, в тиски между двумя альтернативами в развитии государственно-монополистического капитала. С одной стороны, Сцилла — угроза террористической диктатуры, аналогичной фашизму, которая сохраняет всю свою реальность; с другой — Харибда, или пресловутое “общество изобилия”, мнимого мещанского благополучия, засилья потребительской психологии и изощренного манипулирования сознанием и поведением масс. Обе эти опасности обычно рассматриваются изолированно друг от друга, как будто одна угроза исключает другую. В действительности, однако, это ложная альтернатива: человечеству угрожает вовсе не или Сцилла фашизма, или Харибда манипулирования, а и Сцилла и Харибда. Это одна и та же угроза, и нельзя бороться с одной, не борясь одновременно с другой.
Вскоре после окончания второй мировой войны один американский журналист остроумно заметил, что если фашизм и победит когда-нибудь в Соединенных Штатах, то это произойдет под флагом защиты свободы и демократии. Это предсказание, в свое время воспринимавшееся как парадокс, получает теперь подтверждение в деятельности воинствующих антикоммунистов, всякого рода “ультра”. Впрочем, могло ли быть иначе? Слишком свежи еще в памяти народов преступления, совершенные гитлеровцами, слишком дороги людям демократические права, свобода личности и национальная независимость, которые они отстояли ценой героической борьбы, невероятных жертв и страданий, чтобы реакция отважилась на риск прямого повторения гитлеровского эксперимента. Фашизм в его традиционной форме безнадежно скомпрометировал себя в глазах мирового общественного мнения. Вот почему современные последователи Гитлера не ополчаются на “прогнившую буржуазную демократию”, а рядятся в тогу “защитников демократических свобод”. В подобной поспешной смене декораций, собственно говоря, и состоит ныне главный тактический прием государственно-монополистической олигархии.
Это начинают понимать и представители демократических кругов на Западе. Недаром Дж.Гаррисон, прокурор из Нью-Орлеана, тщетно пытавшийся расследовать убийство президента Кеннеди, заявил в одном из интервью: “…Мы в Америке находимся перед угрозой большой опас-нпстет — постепенно становимся фашистским государством. Это будет другой тип фашистского государства, чем создали немцы. Оно выросло из кризиса и обещало хлеб и работу, тогда как наше, к удивлению, возникнет, кажется, из процветания… Мы не будем строить Дахау и Освенцим Хитрая манипуляция средствами массовой информации создает концентрационный лагерь для мышления, который обещает быть во много раз более эффективным для удержания населения в повиновении”.
Концентрационные лагеря, гестапо, пытки, полицейские шпики и доносы — все это для фашизма лишь средства, целью же была и остается безраздельная власть монополистической олигархии над трудящимися массами. Эта олигархия не станет цепляться за старые средства захвата и поддержания власти, коль скоро появятся более изощренные и эффективные новые средства, использующие достижения естествознания и техники, психологии и социологии. Аппараты для подслушивания стали ныне столь совершенными, миниатюрными и действующими на большом расстоянии, что в Соединенных Штатах уже никто не считает себя вне пределов их досягаемости. Так называемая “частная жизнь”, до признанию американского социолога А.Ф.Уэстина, становится просто мифом. Благодаря повсеместному внедрению кредита и кредитных карточек плата наличными выходит из употребления. Но вместе с ней исчезает и анонимность покупок; всякая трата в кредит, будь то в магазине или ресторане, за проезд или гостиницу, регистрируется электронными вычислительными машинами и автоматически снимается с личного счета в банке. Это очень удобно, но и очень опасно. “Тот, кто управляет электронной вычислительной машиной, может узнать, когда данное лицо въехало на машине на автостраду и когда се покинуло; сколько бутылок виски или вермута оно приобрело в магазине спиртных напитков; кто оплатил счет за девицу в № 4Б; кто посетил кинотеатр между двумя и четырьмя часами пополудни в рабочий день; кто обедал у “Луиджи” или в “Четырех временах года” во вторник 15 сентября, а также отель, в котором провела миссис Смит дождливый день в прошлое воскресенье”, — пишет Уэстин. В самом деле, кредитная карточка позволяет контролировать каждый шаг ее обладателя гораздо проще и эффективней, чем десять шпиков. Отказаться от кредита, заплатить наличными — значит немедленно навлечь на себя подозрение.
Опасности, о которых пишут шведские писатели-фантасты, следовательно, не мифические, а их предостережения не напрасны и как нельзя более своевременны.
Прошлое, настоящее, будущее…
Кое-кому, быть может, настоящее кажется просто хрупкой, неуловимой, непрерывно перемещающейся границей между подавляющей громадой прошлого, находящегося вне нашей власти, и полностью детерминированным, предопределенным будущим. На самом деле настоящее — это бурлящий котел, в котором из продуктов прошлого мы готовим свое будущее. Объективные закономерности и тенденции, определяющие ход истории, отнюдь не проходят сквозь настоящее как сквозь стекло, а фокусируются и преломляются в нем, как в гигантской линзе, от свойств которой зависит, что и как будет спроецировано на экран будущего. Научная фантастика, в том числе. и социальная, в сущности, призвана не столько пассивно предвидеть уготованное людям будущее, сколько активно влиять на их деятельность в настоящем и посредством нее на ход событий в будущем.
“Тот, кто контролирует прошлое, контролирует будущее; тот, кто контролирует настоящее, контролирует и прошлое”. Приводя этот афоризм, прогрессивный американский социолог Артур Уоскоу заключает: наши усилия сводятся к тому, чтобы показать, что тот, кто освобождает будущее, освобождает тем самым настоящее. А что значит “освободить будущее”? Только одно — помочь людям выбрать такое будущее, которое больше всего отвечает их интересам, стремлениям, надеждам. Это и делает в меру своих сил научная фантастика.