Мгла над Инсмутом
Шрифт:
Моим первым порывом было поделиться своими страхами и наблюдениями с Денисом Барри, но, увидев свет, пробивавшийся сквозь решетку восточного окна, я решил, что все увиденное мной не имело ничего общего с реальностью. Я подвержен странным иллюзиям, но не настолько слаб, чтобы верить в них, и в этот раз довольствовался тем, что опросил вновь проспавших рабочих, ничего не помнивших о ночных событиях, кроме смутных, резких звуков, услышанных ими сквозь сон. Весьма встревоженный последним обстоятельством, я задался вопросом, не осенние ли сверчки до срока изводили нас в ночи. Позже, наблюдая за тем, как в библиотеке Барри углубился в планы работ, что должны были начаться на следующий день, я впервые ощутил страх, погнавший прочь крестьян. По неведомой причине меня пугала мысль о том, что покой топей с их темными тайнами будет нарушен, и мне виделись ужасные, мрачные картины в глубинах вековых торфяников.
Было ли то, что случилось в ту ночь, иллюзией или правдой, я не узнаю никогда. В любом случае, это лежало вне пределов природы и вселенной; но я никак не могу найти разумного объяснения исчезновениям, о которых стало известно в округе после тех событий. Я рано поднялся к себе; страх терзал меня, когда я безуспешно пытался уснуть в жуткой тишине, царившей в башне. Стояла кромешная тьма: несмотря на чистое небо, луна была на ущербе и должна была появиться лишь перед рассветом. Лежа в постели, я думал о Денисе Барри и о том, что случится с болотами, когда настанет день, и едва не поддался отчаянному порыву бежать в ночи, сесть в машину Барри и гнать ее до самого Баллилау, прочь от проклятой земли. Но до того как мой страх вынудил меня действовать, я забылся сном, и мне привиделась ужасная тень, павшая на город в долине – холодный, мертвый.
Быть может, меня разбудил пронзительный визг флейт, но, открыв глаза, я не сразу услышал его. Я лежал спиной к восточному окну, выходившему на болота, где нарождалась ущербная луна, и ждал, что ее свет падет на стену передо мной, но неожиданно увидел нечто иное. Да, стена действительно сияла, но то был не лунный свет. Богопротивные пронзительные красноватые лучи струились сквозь стрельчатое окно, и вся комната озарилась неземным сиянием. Мои дальнейшие действия можно счесть противоестественными, но только в сказках действия персонажей предсказуемы. Вместо того чтобы взглянуть в окно и отыскать источник свечения, я в панике отвел от него взгляд и в смятении пытался натянуть одежду, чтобы бежать. Помню, как схватился за револьвер и шляпу, но потерял их до того, как все кончилось, не выпустив ни одной пули и не надев убор. Спустя какое-то время сияние пленило меня настолько, что я преодолел свой страх, пополз к восточному окну и выглянул наружу под непрекращающееся пение обезумевших свирелей, чье завывание эхом отдавалось в замке и деревне.
Болота тонули в ослепительном мерзком багряном сиянии, струившемся из странных древних руин на острове вдали. Их вид был неописуем – должно быть, я сошел с ума, так как мне виделось нетронутое величественное здание с колоннами; мрамор его антаблемента пылал, вздымаясь в небо подобно куполу храма, стоявшего на вершине горы. Визжали флейты, раздался барабанный бой, и мне, сраженному ужасом, казалось, что я вижу причудливые черные грибовидные тени на фоне сияющего мрамора. Зрелище это было колоссальным, хоть и немыслимым, и я не смог бы оторваться от него, если бы слева от меня флейты не стали звучать громче. Дрожа от ужаса, причудливо мешавшегося с наслаждением, я пересек круглую комнату, дойдя до северного окна, откуда мог видеть деревню и равнину на краю топи. И вновь мои глаза распахнулись в диком изумлении, столь великом, словно мгновение назад я не был свидетелем действа, лежавшего за пределами природы: там, на жуткой равнине в красном свечении, двигалась процессия существ, подобных которым не видел никто, разве что в ночных кошмарах.
Облаченные в белое, духи болот наполовину скользили, наполовину плыли по воздуху, медленно приближаясь к спокойным водам и руинам на острове, меняя порядок самым невероятным образом, будто двигаясь в некоем древнем торжественном обрядовом танце. Движения их прозрачных рук подчинялись отвратительному визгу незримых свирелей, в жутком ритме маня за собой толпу неверно шагавших рабочих, что, подобно собакам, слепо и безрассудно шли им вослед, спотыкаясь, будто ведомые безыскусной, но необоримой дьявольской волей. Не меняя направления, наяды приближались к трясине, и откуда-то снизу под моим окном через одну из дверей замка потянулась цепь тяжко бредущих людей – на ощупь проложив путь через двор и прилегающую часть деревни, отстающие присоединились к колонне ковыляющих рабочих на равнине. Несмотря на расстояние, я узнал в них слуг с севера, так как среди них мелькнула уродливая, неповоротливая фигура повара, чей нелепый вид лишь подчеркивал трагичность происходящего. Визжали ужасные флейты, и вновь развалины на острове отозвались боем барабанов. С безмолвным изяществом наяды достигли воды, одна за другой растворяясь в древней трясине; те же, кто следовал за ними, не останавливаясь, неуклюже проваливались в болото, оставляя за собой лишь водовороты омерзительных пузырей, едва различимых в багровом свете. Наконец, когда жирный повар, замыкавший цепь несчастных, последним погрузился в эти мрачные глубины, свирели и барабаны смолкли, и в тот же миг померкло слепящее багряное сияние, исходившее из руин, оставив опустевшую роковую деревню на милость тусклой нарождавшейся луны.
В душе моей царил неописуемый разгром. Я не знал, безумен ли я, или все же сохранил рассудок, сплю я или бодрствую – меня спасло лишь благостное оцепенение. По всей видимости, я поступил самым невероятным образом и возносил молитвы к Артемиде, Лете, Деметре, Персефоне и Аиду. Все, что я с юных лет знал об античности, рвалось с моих губ, так как чудовищность произошедшего пробудила во мне доселе дремавшие суеверия. Я чувствовал, что стал свидетелем гибели целой деревни, зная, что теперь со мной в замке лишь Денис Барри, чья самоуверенность обрекла всех на смерть. С этой мыслью меня сковали новые пароксизмы страха, и я рухнул на пол, но не потому, что упал в обморок, нет – от бессилия и беспомощности. Я ощутил дуновение ледяного ветра с востока, где в окне виднелась луна, и где-то внизу в замке раздались дикие вопли. Вскоре они усилились, и в них слышалось нечто, не поддающееся описанию. Едва вспоминая их, я теряю сознание. Могу сказать лишь одно – тот голос когда-то принадлежал моему другу.
Должно быть, спустя какое-то время холодный ветер и крики вывели меня из оцепенения, так как я помню, как во мраке мчался сквозь залы и коридоры, затем через двор, навстречу страшной ночи. На заре меня нашли бесцельно слоняющимся близ Баллилау, но душевный покой я навсегда потерял не из-за ужасов, что я видел и слышал той ночью. Выйдя из тени, я беспрестанно бормотал о двух необычайных обстоятельствах, случившихся во время моего побега: пусть даже они незначительны, но воспоминания о них неотрывно преследуют меня, едва оказываюсь один в болотистой местности или под луной.
Когда я бежал из проклятого замка вдоль края топей, моего слуха достиг новый звук: обыденный, но ранее не слышанный мною в Килдерри. Стоячие воды, где раньше не водилось ничего живого, теперь кишели ордами гигантских, покрытых слизью лягушек, пронзительно и безостановочно квакавших голосами, чей тон никак не вязался с их размерами. Раздуваясь, они отливали зеленью в лунном свете, и, кажется, глаза их смотрели на его источник. Я проследил за взглядом одной особенно уродливой и жирной лягушки и тогда увидел нечто, окончательно лишившее меня рассудка.
Глаза мои проследили за лучом тусклого, дрожащего, не отражавшегося в водах топей света, исходившего из странных древних развалин на островке и простиравшегося к ущербной луне. Там, наверху, на этой бледной тропе, мое воспаленное воображение представило тонкую, медленно извивающуюся тень; зыбкую, изломанную, словно влекомую незримыми демонами. Невзирая на безумие, владевшее мной, в этой ужасной тени я увидел чудовищное сходство – тошнотворную, немыслимую карикатуру – богомерзкий образ того, кто был Денисом Барри.
1921
Шепчущий из тьмы
Запомните накрепко: в последний момент никакого зримого ужаса я не увидел. И сказать, будто окончательный вывод я сделал в состоянии психологического шока – последней соломинки, заставившей меня среди ночи спешно покинуть уединенную ферму Эйкли и помчаться в его автомобиле по безлюдной дороге меж округлых холмов Вермонта, – значит игнорировать элементарные факты. Невзирая на все серьезные вещи, которые я увидел и услышал, невзирая на всю наглядность впечатления, произведенного на меня этими тварями, я даже теперь не могу в точности сказать, прав я был или нет, придя к ужасающему умозаключению. Ведь, в конце концов, исчезновение Эйкли ни о чем не говорит. В его доме не нашли ничего подозрительного, за исключением следов от пуль, продырявивших стены снаружи и внутри. Можно было подумать, что он просто вышел на прогулку по окрестным горам и не вернулся. Ничто не указывало на то, что в доме побывали некие гости, и в его кабинете не нашли тех жутких металлических цилиндров и машин. А в том, что высокие лесистые горы и бесконечный лабиринт журчащих ручьев, среди которых он родился и вырос, внушали ему смертельный ужас, тоже нет ничего необычного; ведь тысячи людей подвержены аналогичным болезненным страхам. Странное же поведение, как и обуревавшие его приступы страха, можно легко объяснить эксцентричностью натуры.