Мичман Хорнблауэр
Шрифт:
– Смотрите сюда, сэр, – неожиданно сказал Мэтьюз.
В ярком дневном свете маленькая серая тень заскользила вдоль шпигата, потом еще и еще. Крысы! Что-то страшное творилось внизу, раз они вылезли средь бела дня, бросив уютные гнезда в обильной пище – грузе. Давление, наверное, огромное. Хорнблауэр почувствовал новый толчок под ногами – еще что-то разошлось. У него оставалась одна, последняя, карта.
– Я выброшу за борт груз, – сказал Хорнблауэр. Никогда в жизни не произносил он таких слов, только читал. – Приведите пленных и приступайте.
Задраенный люк заметно выгнулся наружу, клинья вышибло, одна планка с треском отлетела и встала торчком.
Когда французы подняли крышку, из люка полезло что-то коричневое: внутреннее давление выталкивало мешок с рисом.
– Цепляйте тали и тащите наверх, – сказал Хорнблауэр.
Мешок за мешком поднимался из трюма, иные рвались, обрушивая на палубу водопад
Хорнблауэр глубоко погрузился в эту проблему, но его отвлек, тронув за локоть, Мэтьюз.
– Не пойдет так, сэр, – сказал Мэтьюз, – она глубже в воде и быстро оседает.
Хорнблауэр подошел к борту и поглядел вниз. Сомнений быть не могло. Он сам осматривал корпус снаружи и прекрасно помнил расстояние до ватерлинии, еще более точную отметку давал подведенный под корабельное днище прошитый парус. Бриг осел на целых шесть дюймов – это после того, как они выбросили за борт не менее пятидесяти тонн риса. Бриг течет, как корзина: вода, проникая в разошедшиеся швы, жадно впитывается рисом.
Хорнблауэр почувствовал боль в левой руке и, посмотрев вниз, обнаружил, что, сам того не замечая, до боли сжал ограждение. Он отпустил руку и поглядел вокруг, на садящееся солнце и мерно вздымающееся море. Он не хотел сдаваться, не хотел признавать поражение. Французский капитан подошел к нему.
– Это сумасшествие, – сказал он. – Безумие. Мои люди падают от усталости.
Хорнблауэр видел, как над люком Хантер линьком понукает французов – линек так и мелькал. Эти французы много не наработают. Тут «Мари Галант» тяжело поднялась на волне и перевалилась на другой бок. Даже Хорнблауэр при всей своей неопытности видел неповоротливость и зловещую медлительность ее движений. Бригу недолго оставаться на плаву, а сделать надо так много.
– Я начну приготовления к тому, чтобы покинуть судно. – Говоря это, он выпятил подбородок: пусть ни французы, ни матросы не догадываются о его отчаянии.
– Есть, сэр, – сказал Мэтьюз.
Шлюпка на «Мари Галант» была закреплена на ростр-блоках позади грот-мачты. По команде Мэтьюза матросы бросили поднимать груз и поспешно принялись укладывать в лодку пищу и воду.
– Прошу прощения, сэр, – произнес Хантер рядом с Хорнблауэром, – но вам надо найти себе теплую одежду, сэр. Я как-то провел десять дней в открытой лодке, сэр.
– Спасибо, Хантер, – сказал Хорнблауэр.
Позаботиться надо было о многом. Навигационные приборы, карты, компас – а сможет ли он пользоваться секстаном в качающейся шлюпке?
Элементарная предусмотрительность требовала, чтобы они взяли столько пищи и воды, сколько выдержит шлюпка, но – Хорнблауэр с опаской озирал несчастное суденышко – семнадцать человек все равно ее перегрузят. Тут придется положиться на французского капитана и на Мэтьюза.
Моряки встали к талям, сняли шлюпку с ростр-блоков и спустили на воду с подветренного борта. «Мари Галант» зарылась носом в волну, не желая на нее взбираться: зеленая вода накатилась на нос и побежала по палубе к корме, пока корабль не наклонился лениво и она не стекла в шпигаты. На счету была каждая минута – душераздирающий треск снизу говорил, что груз по-прежнему разбухает и давит на переборки. Среди французов началась паника, они с громкими криками бросились в шлюпку. Французский капитан взглянул на Хорнблауэра и последовал за ними; два британских моряка уже были внизу, удерживая лодку.
– Вперед, – сказал Хорнблауэр ожидавшим его Мэтьюзу и Карсону. Он – капитан, его долг – последним оставлять корабль.
Бриг погрузился уже так глубоко, что не составило никакого труда шагнуть в лодку с палубы; британские моряки на корме подвинулись, освобождая Хорнблауэру место.
– Берите румпель, Мэтьюз, – сказал Хорнблауэр. Он сомневался, что сможет управлять перегруженной лодкой. – Отваливай!
Лодка и бриг разошлись; «Мари Галант» с закрепленным штурвалом встала носом по ветру и на секунду замерла. Потом резко накренилась, едва не черпнув воду шпигатом правого борта. Следующая волна прокатилась по палубе, заливая открытый люк. Потом судно выпрямилось – палуба почти вровень с морем – и ровно-ровно погрузилось под воду. Волны сомкнулись над ним, медленно исчезли мачты. Еще несколько мгновений паруса виднелись сквозь зеленую воду.
– Затонула, – сказал Мэтьюз.
Хорнблауэр смотрел, как тонет его первое судно. Ему доверили «Мари Галант», поручили отвести ее в порт, а он не справился, не справился со своим первым самостоятельным заданием. Он пристально смотрел на заходящее солнце, надеясь, что никто не заметит его слез.
III. Расплата за ошибку
Заря занималась над неспокойными водами Бискайского залива, освещая маленькую шлюпку на его бескрайних просторах. Шлюпка была набита битком: на носу сгрудилась команда затонувшего брига «Мари Галант», в середине сидели капитан и его помощник, на корме – мичман Горацио Хорнблауэр и четверо английских моряков, составлявших некогда призовую команду брига. Хорнблауэр мучился морской болезнью – его нежный желудок кое-как привык к движениям «Неустанного», но не вынес фокусов маленькой, резво плясавшей на волнах шлюпки. Кроме того, он замерз и бесконечно устал после второй бессонной ночи – его рвало до самого утра, – и в подавленном состоянии, вызванном морской болезнью, мысли вновь и вновь возвращались к гибели «Мари Галант». Если б только он раньше догадался заделать пробоину! Любые оправдания отметались с порога. Да, матросов было так мало, а дел так много: стеречь французскую команду, устранять повреждение такелажа, прокладывать курс. Да, то что «Мари Галант» везла рис, способный впитывать влагу, сбило его с толку, когда он вспомнил-таки замерить высоту воды в льяле. Да, все так, но факт остается фактом: он потерял судно, свое первое судно! В собственных глазах он оправдаться не мог.
Французы проснулись на заре и теперь болтали, как стая сорок, Мэтьюз и Карсон рядом с Хорнблауэром зашевелились, разминая затекшие ноги.
– Завтрак, сэр? – спросил Мэтьюз.
Все это напоминало игры, в которые одинокий мальчик Горацио Хорнблауэр играл в детстве. Он садился в пустое корыто и воображал себя потерпевшим кораблекрушение. Тогда он делил раздобытый на кухне кусок хлеба или какую-нибудь другую еду на двенадцать частей и тщательно их пересчитывал. Каждой порции должно было хватить на день, но из-за здорового мальчишеского аппетита дни получались очень короткими, минут по пять каждый – достаточно было постоять в корыте, посмотреть из-под руки, не идет ли помощь, потом, не обнаружив ее, сесть обратно, посетовать на тяжелую жизнь потерпевшего кораблекрушение и решить, что прошла еще одна ночь и пора съесть кусочек быстро тающего запаса. Так и сейчас под наблюдением Хорнблауэра французский капитан и его помощник раздали всем по жесткому сухарю, потом каждому по очереди налили кружку воды из небольшого бочонка под банкой. Но, сидя в корыте, маленький Хорнблауэр при всем своем живом воображении даже не подозревал ни о мучительной морской болезни, ни о холоде, ни о тесноте. Не знал, как больно без движения сидеть тощим задом на жестких досках кормовой банки; никогда в своей детской самоуверенности не думал, как тяжело лежит бремя ответственности на плечах старшего морского офицера в возрасте семнадцати лет.
Хорнблауэр стряхнул с себя воспоминания недавнего детства, чтобы заняться более насущными проблемами. Серое небо, насколько мог судить его неопытный глаз, не предвещало перемены погоды. Он послюнявил и поднял палец, глядя на компас, чтобы определить направление ветра.
– Ветер отходит чуток позападнее, сэр, – сказал Мэтьюз, повторявший его движения.
– Именно, – согласился Хорнблауэр, поспешно вспоминая недавние уроки обращения с компасом. Курс, чтобы пройти Уэссан на ветре, был норд-ост-тень-норд, это он помнил. Как бы круто они ни положили шлюпку, круче, чем восемь румбов к ветру, она не пойдет. Всю ночь они дрейфовали на плавучем якоре, потому что слишком северный ветер не позволял взять курс на Англию. Восемь румбов от норд-ост-тень-норд будет норд-вест-тень-вест, а сейчас ветер был даже чуть западнее. В крутой бейдевинд они пройдут Уэссан на ветре, даже с некоторым запасом на случай непредвиденных обстоятельств, держась подальше от подветренного берега, как и подсказывали Хорнблауэру книги по навигации и собственный здравый смысл.