Миф о вечной любви
Шрифт:
– Ты слышал намек? – наигранно изумился Андрей, поднимаясь со стула. – Странно, я не делал намеков. Всем пока.
Зажав папку под мышкой, он поднял свободную руку вверх, так и вышел – торжественным маршем. Борис вынул из пачки сигарету и мял ее, задумавшись. Он самый молодой из помощников, ему нет и тридцати, к тому же внешне очень яркий парень. Римма Таировна питала к нему материнские чувства, из лучших побуждений она и посоветовала:
– Ты бы не давал повода…
– Какого? – вскинул он на нее темные глаза, не понимая.
– Сам знаешь, – смутилась она, но мало кто умеет вовремя остановиться. – Этот Андрей…
– Все равно Руди бросит ее, как бросал всех раньше, он ведь женат, – пробубнил Борис сквозь зубы.
– Ну, жены еще никому не мешали… Боря, вот зря ты, ей-богу, зря. Ия старше тебя, а женщина даже с ровесником смотрится…
Она осеклась, а Борис вылетел из офиса, как пуля, впервые он проявил столь явно свое отношение к Ие. Глупый мальчик. С подобной страстью Римма Таировна не познакомилась (к счастью!) за всю свою долгую жизнь. Но точно знает, что она проходит, – видела. И результат страсти лицезрела – отрезвление, руины, пустота. Зачем это нужно?
Санька все мотала на ус, выведав много интересного у словоохотливой женщины, не подозревавшей истинную цель девчонки. Она узнала адреса обоих ухажеров и Константина, которого непременно собиралась навестить, причем Римма Таировна даже не поняла, как Санька раскрутила ее. Бухгалтерша переживала обе смерти так, как будто погибли ее родственники, а не все любят переживать в одиночестве. Иногда требуется выплеснуть страдания на аудиторию, состоящую хотя бы из одного-двух человек, тут-то и лови каждое слово. Римма Таировна сама коснулась конфликта Рудольфа с Варгузовым, Саньке не пришлось произносить эту фамилию, вызывая нездоровое любопытство, правда, суть конфликта для нее осталась закрыта.
– Вы рассказывали следователям обо всем этом? – полюбопытствовала Санька.
– Нет, что ты. Ребят забрали бы, допрашивали, не дай бог, заподозрили бы! А ничего страшного между шефом и подчиненными не происходило, подобные конфликты у всех бывают. Подумаешь, с работы выгнали! Подумаешь, одну и ту же женщину возжелали! А кто из молодых людей не дрался? Из-за таких мелочей не убивают. Зачем же брать грех на душу?
– Может быть, вы правы, – пожала плечами Санька. – Только, я думаю, следователю интересны именно мелочи. Не станет он арестовывать ваших парней, вы же сами говорите: мотива у них нет.
Есть, есть, еще какой. Это кажется, что мотив ерундовый, но смотря для кого. Костюм с галстуком не гарантия, что голова в порядке.
– Надо бы увидеться и с подругой Ии… этой… как ее…
Санька прищелкнула пальцами и закатила глаза к потолку, якобы вспоминая имя, которого никогда не знала. Римма Таировна и в этом случае помогла:
– Виктория.
– Да! – воскликнула хитрая Санька.
А ведь спросила, не рассчитывая на удачу. По элементарной логике, у Ии должны быть подруги, они наверняка забегали сюда, тетенька в этой тесноте не могла их не заметить и не познакомиться. Домашнего адреса подруги Римма Таировна не знала, жила девушка где-то за городом, но назвала место ее работы.
Однако Санька засиделась, пора было ехать в таксопарк, а не к Виктории. Но как не оказать хорошей женщине маленькую услугу и не подвезти ее к дому? Вдруг она еще что-нибудь выболтает? Римма Таировна рассыпалась в благодарностях, засуетилась, собираясь. Санька сказала, что подождет ее внизу.
В автомобиле она проверила диктофон и с облегчением выдохнула: записала весь диалог, еще заряд остался. А тут и Римма Таировна появилась вместе с пузатыми сумками, открыла заднюю дверцу, лепеча:
– Странно, твою машину я видела здесь не раз последнее время. У кого ты ее взяла?
– Я? – растерялась Санька. – Ни у кого. Вы не могли ее видеть здесь.
– Нет-нет, именно эту машину я встречала. Мне ведь приходится покидать офис. Но… с шашечками наверху! Да, действительно, у тебя шашечек нет, а на той были. Поехали.
И на этой шашечки были, Санька сняла их. Но что значат слова Риммы?
Дина не участвовала в подготовке к похоронам Руди, у нее же работа, которая и при авральном режиме не приносит баснословных денег. Поэтому, когда есть заказы, жизнь вне мастерской отходит на второй план, даже если наступит конец света. Но вечером, пробежавшись по магазинам, она приехала навестить Олесю. Посидела с ней полчаса молча, без привычных разглагольствований, и засобиралась к детям, ведь от длительного сидения Рудольфа не воскресишь, а дети заработают гастрит без нормальной еды, которую еще приготовить надо. Леля поплелась и ее провожать, как провожала всех, кто приезжал в дом Олеси. Очутившись во дворе, обе закурили, будто до этого Дина не торопилась домой, она же и заговорила первой, хотя не ее привычка завязывать беседу:
– Ума не приложу, как Олеська будет жить без Рудольфа, она копейки ни разу не заработала, к тому же немножко глупенькая.
– Рудольф, думаю, кое-что ей оставил.
– Кое-что? – презрительно фыркнула Дина. – Он не бензиновый олигарх, чтоб обеспечить жене и детям безбедное существование до гробовой доски. Предприятия без него захиреют, Олесе в них нос совать не следует, иначе твое «кое-что оставил» выльется в ноль-ноль рублей, она прогорит – сто пудов, она же ни бум-бум в бизнесе.
– Пожалуй, да, – задумчиво кивнула Леля, но вдруг встряхнулась и не к месту рассмеялась: – Впервые слышу, что ты заботишься о других.
– О-о-ой, – протяжно произнесла Дина, однако слова Лели задели ее. – Можно подумать, вы все заботитесь. Кстати, позаботься и позови врача, а то у Олеськи глаза лихорадочно блестят, как бы чего не натворила. До завтра.
Дина подняла две увесистые сумки и зашагала к выходу с участка – гордая, неприступная, неподкупная и вся в заботах. Но когда она хлопочет о других, лучше б этого не делала, у нее получается неискренне.
Леля вернулась в дом, а двинулась она действительно бесшумно и, поскольку Олеся стояла к ней спиной, не услышала шагов. Скорей всего, она думала, что одна, поэтому говорила по телефону свободно, но нервно:
– Что, прямо сейчас? Уже поздно… Нет, я не могу, готовлюсь к завтрашнему дню… Оставь, ради бога, я все равно не приеду… Ну, хорошо, хорошо. Тогда после, после – обещаю… Например, через пару дней, а лучше через три… Но мне же тяжело! Имей совесть… Да, договорились.
Олеся опустила руку с трубкой и от голоса Лели вздрогнула, словно ее тела коснулись раскаленным железом.