Мифолоджемы

Еремина Мария

Дита окинула кабинет печальным взглядом и расстегнула пряжку. Пояс с оглушительным грохотом рухнул на пол. Николай Петрович понял, что сжимает в одной руке кошелек, а в другой – распечатки исследования. Дита чуть виновато улыбнулась ему и несколько неуклюжим движением собрала волосы в небрежный пучок. Николай Петрович наконец-то завертел головой. Вокруг

стояли его коллеги, все ошарашенные, тяжело дышащие, с "дарами" в руках. Женщины – кроме Алины Геннадьевны – выглядели куда более удивлёнными, чем мужчины. Алина Геннадьевна щурилась, будто поняла что-то важное. Аспирант Игорь начал было громко возмущаться, упоминая меркантильность и почему-то свободу слова. Его одернул Семён Аристархович, который выглядел до неприличия счастливым.

– Дита… – начал было Николай Петрович, но теперь, когда его мысли больше не ощущались теплым сладким киселём, ему в голову пришла гениальная в своём безумии догадка. – Афродита?

Дита кивнула, улыбаясь одними глазами. Николай Петрович сглотнул; он не мог сказать, рад ли, что его догадка подтвердилась.

– Но почему здесь? – только и смог выдавить Николай Петрович. – Почему не в каком-нибудь институте культуры? Там поэты, лирика, любовь…

– Да какая там у поэтов любовь! – с хулиганской усмешкой перебил его Семён Аристархович. – Так, шашни.

–И всё же, – настойчиво продолжил Николай Петрович, – вы же богиня…

– Любви и красоты, – продолжила Дита так, будто это всё объясняло.

– «Математика заключает в себе не только истину, но и высочайшую красоту – красоту холодную и строгую, подобную красоте скульптуры». Бертран Рассел, – с ноткой самолюбования вклинился Игорь. Николай Петрович нахмурился. Для него жонглирование цитатами находилось где-то между идолопоклонничеством и манкированием настоящим образованием. Но в самих словах что-то было. Будучи в здравом уме – не затуманенном волшебством Афродиты – Николай Петрович не смог бы назвать что-то, что казалось бы ему прекраснее и элегантней его смелой теории и доказывающих её вычислений. Как не смог бы найти и то, что вызывало бы в нём большую страсть.

– Но постойте, почему вы всё же здесь? – с ощутимым ударением на последнем слове присоединилась к разговору Алина Геннадьевна. В ответ на непонимающие и даже насмешливые взгляды она пояснила:

– Здесь, ну, в России. У нас же, вроде как свои, э-э-э, мифологические персонажи есть, – уже тише добавила Алина Геннадьевна.

– Вы про Ладу Родомировну? – с лёгкой улыбкой отозвалась Афродита. – А вы как думаете, по чьему приглашению я здесь?

«Кафетерий» погрузился в задумчивое молчание: каждый пытался разглядеть в коллегах затаившихся божеств. Николай Петрович отмер первым, чертыхнулся, размашисто дописал в лист с копией заявки «Д.Цитак», бросил напоследок «выставим Венеру против Маммона», и вылетел за дверь – согласовывать.

***

На обзорной палубе тихо играла нежная мелодия. Сине-зеленая планета медленно вплыла в иллюминатор. Дита затаила дыхание, впитывая эту невыносимую красоту, насыщая ею саму свою сущность. Kepler-277b была прекрасна. Круизный корабль должен был облететь вокруг мегаземли – на поверхности пока работали исследователи и строители, туристические спуски обещали открыть лишь через пару лет – а затем совершить обратный скачок. И Дита не планировала отходить от иллюминатора.

– Папа, это она! – разрезал расслабленную атмосферу детский голос. И к Дите ринулась девочка с тёмно-синим бантом и горящими глазами.

– Простите нас, – выдохнул еле догнавший её молодой мужчина. – Она просто обожает астрономию. Знаете, такой возраст, кто-то всех динозавров наизусть знает, а мы вот…

Девочка нервно подпрыгнула, открыла рот, чтобы что-то спросить, но засмущалась и начала кривляться.

– Вы не сфотографируетесь с нами? – истолковал смущение девочки отец. – У неё просто ваш портрет на стене висит – ну, не только ваш, всей исследовательской команды.

Конец ознакомительного фрагмента.