Мифологемы
Шрифт:
Психоанализ – это не суррогатная религия, как заявляли некоторые критики. Тем не менее этот процесс может вызвать у человека возобновление трепетного ощущения при движении трансцендентных сил у него внутри. Как нам известно, институциональная религия часто может служить защитой от возможного религиозного переживания. И современная психотерапия в сильной степени является защитой от возможности истинной психологической встречи, которая происходит у тех людей, которые никогда не были ни на одной сессии индивидуального анализа. А что было бы, если бы к психике пришлось отнестись всерьез? Тогда следовало бы признать присутствие тех, кого мы метафорически называем богами] тогда можно было бы отказаться от фантазий о контроле и управлении и начать разгадывать покрытые мраком тайны своего странствия.
Истинная практика терапии заключается в приближении к нуминозному, к тому, чтобы под его воздействием снова испытать страх и трепет и тот душевный подъем, который бывал в детстве, и ощутить волю недремлющих богов
Глава 9. Наши истории как индивидуальный миф
Когда мы терпим в жизни очередное поражение, То ищем, что нужно себе сказать, И тогда встречаемся с богами:
будь то голоса нашего собственного страха Или проявления неизвестного, невидимого мира…
186
Стефен Данн (род. 1939) – американский поэт, автор 14 поэтических сборников, лауреат Пулитцеровской премии в области поэзии. – Примеч. пер.
187
Перевод Дж. Холлиса и В. Мершавки.
Невидимый мир управляет видимым миром, и это одна из причин, по которой человеку так трудно достичь полного или даже частичного осознания. Жизнь каждого человека служит воплощением не одной, а многих историй. История, которая известна нашему сознанию (или мы думаем, что она известна) редко является полной историей, которая разворачивается в процессе нашей жизни.
Наши истории уходят глубоко, очень глубоко, в архетипическую область, в наши гены, в родовую историю, в родительские истоки, которые отчасти известны, отчасти вытеснены, а также в мифологию, которую мы проживаем ежедневно, – то есть в наши комплексы. Каждый комплекс – это фрактал [188] общего взгляда на мир и вместе с тем – ряд соматических и аффективных реакций.
188
Фрактал – математический объект с дробной размерностью, обладает свойством рекурсивности: каждая ее часть является уменьшенной копией целого. – Примеч. пер.
Например, когда активизируется любой комплекс, человек отыгрывает старую историю отвергнутого ребенка, папочкиной любимицы, мамочкиной надежды, обиженного брата или сестры. Когда мы оказываемся во власти комплекса, мы всегда находимся в прошлом, в том месте, откуда мы произошли, в переплетениях систем ценностей [189] , которые очень плохо осознаем, если осознаем их вообще.
Будучи юнгианским аналитиком, я ежедневно занимаюсь наблюдением, как бы «внешним считыванием» того, что говорят и о чем умалчивают, что говорит тело и о чем свидетельствует поведенческий паттерн, на что указывают образы сновидений – и так далее. Это удивительная и очень трудная работа, которая требует особой отрешенности, окутана покровами тайных мистерий прошлого и часто вызывает ужас и удивление.
189
Зачастую в результате такого переплетения происходит образование системы ценностей и жизненных целей – как переплетаются нити, составляющие ткань.
Поэтому мне, как и любому другому аналитику, приходилось убеждаться в том, что по большей части наши истории живут через нас, чем мы создаем их. Они живут своей жизнью и настолько самостоятельны, что не зависят от Эго. Чтобы действительно осознать, что в нас действуют наши гены, семейные мифы и кластеры психической энергии, нужно смиренно это признать. Против своей воли мы узнаем, что есть осознанные и бессознательные истории, которые воплощаются ежедневно, как и архетипические истории человеческого рода, незначительными, но уникальными представителями которого мы являемся. Спросить «В чем заключается ваша история?» – значит обязательно иметь в виду, в чем заключаются ваши истории, ибо мы не воплощаем в себе какое-то одно повествование. Нас заставляет смириться именно признание того, что с возрастом и развитием сознания в результате множества повторений мы, скованные рамками жизненных ограничений, обладаем гораздо меньшей автономией, чем рассчитывали. В конечном счете, основной результат долговременного анализа – это не разрешение дилеммы, ибо жизнь – это не проблема, а постепенное раскрытие таинства. Радостное открытие состоит в том, что, как только мы узнаем, что являемся частью более масштабного таинства, жизнь становится для нас гораздо интереснее. Это подлинный переход Эго от имперской фантазии на свое собственное, уникальное место. Мы становимся зачарованными зрителями великой
190
Невидимый мир всегда проникает в видимый мир и становится воплощенным, то есть принимает конкретную материальную форму. Бессознательное и духовная сфера всегда оказываются воплощенными в какой-то конкретной форме.
Открытие, благодаря которому наша история будет для нас интересной, – капля надежды в море непрекращающихся страданий, но именно оно оказывается самым важным для нашего временного пребывания на этой земле. Без ярких деталей узор нашей мозаики не будет складываться. Узнать истории, которые живут через нас, – значит восстановить ту возможность удивляться, которой мы обладали в детстве.
Когда я недавно навестил своего четырехлетнего внука, он засыпал меня вопросами. (Как говорит его мама, самое любимое место, откуда он никогда не хочет уходить, – это магазин, где продается электронная и радиоаппаратура.) Он всегда готов задавать вопросы, ибо находится в состоянии полного изумления миром, который перед ним раскрывается. Он не только спрашивает о том, как все устроено, но все время задает вопросы: «Почему, почему, почему?» Именно такой вопрос продолжает задавать наша психика, даже если наше сознание отупело от повторений и зациклилось на них.
Людвиг Витгенштейн [191] был одним из наших современников, продолжавшим задавать детские вопросы, которые являются столь элементарными, что открывают перед нами пропасти. Он мог спросить не только о том, почему могло произойти то или иное явление, но и о том, как мы его могли заметить и превратить в нечто, существующее у нас внутри. Такие вопросы всегда в первую очередь натыкаются на условности, посредством которых мы познаем мир, но в конечном счете заставляют нас удивляться тому, что это явление и мы сами вообще существуем.
191
Людвиг Витгенштейн (1889-1951) – австро-английский философ, один из основателей аналитической философии и самых ярких мыслителей XX века. Человек насколько выдающийся, настолько и сложный, он был по-детски наивен и легкомыслен, когда речь шла о его собственной жизни, и оскорбительно груб, когда дело касалось философии – он всегда хотел добиться полной ясности, полной, настолько полной, что окружающие с трудом его понимали. – Примеч. ред.
Однако на самом деле вкус к жизни и ее смысл все время связаны с некоторыми вопросами, на которые мы ищем ответ. В своей книге On This Journey We Call Our Life [192] , я попытался обозначить десять таких вопросов, которые соответствуют сущности нашего странствия; я уверен, что если мы не станем задавать масштабных вопросов, то наша жизнь будет очень мелкой и ограниченной во всех смыслах. Однако нам нужно рассмотреть и некоторые менее осознанные и менее глубокие вопросы, которые определяют нашу жизнь.
192
Холлис Дж. Жизнь как странствие: Вопросы и вопросы. М.: Независимая фирма «Класс», 2009. – Примеч. пер.
«Как мне почувствовать себя в безопасности?» – такой вопрос может лишь вызвать обострение тревоги, ибо, с чем бы мы ни связали свое ощущение покоя, отвечая на этот вопрос, – с деньгами ли, с подходящим партнером или с предсказуемым Богом, -такое ощущение лишь еще больше усилит нашу тревогу: даже старательно предусмотрев все, мы на самом деле никогда не окажемся в безопасности. Если мы зададим вопрос: «Как мне найти партнера, который бы отвечал моим потребностям?» – то вследствие возможности управлять Другим, заложенной в самом этом вопросе, а также вследствие обособленности (separateness) Другого мы тем самым уже разрушаем отношения, к которым обращаемся в поисках нарциссического удовлетворения.
Если человек спрашивает: «Как мне сделать так, чтобы люди меня любили и уважали?» – то его неопределенное отношение к Самости будет постоянно подрывать его сознательные намерения и создавать атмосферу, в которой его сомнения в себе будут вызывать сомнения в нем у других людей. Проживание такого вопроса по существу побуждает человека действовать исключительно как исполнителя, который живет лишь для того, чтобы улавливать вкусы других и им соответствовать.
Если человек спрашивает: «Как бы мне не оскорбить Бога?» – то вполне возможно, что прежде всего он обидел Бога тем, что уклонился от индивидуации и тем самым нанес ущерб осуществлению воплощаемой им цели. Как правило, скрытый, а иногда и явный вопрос нашей родительской семьи становится и нашим тоже, и редко встречается человек, который по-настоящему преодолел мощь такого бессознательного мифологического двигателя.