Мифология Петербурга: Очерки.
Шрифт:
«В одну из светлых майских ночей 1703 года маленький отряд преображенцев делал рекогносцировку на островах дельты Невы. Осторожно шли русские солдаты по небольшому крайнему ко взморью островку, пробираясь с трудом в болотистом лесу. Вдруг послышался какой-то треск. Солдаты остановились, взяли ружья на приклад и стали всматриваться в едва зеленеющие кусты, стараясь разглядеть, где же притаились шведы. И вдруг из-за большого повалившегося дерева, из кучи бурелома с ревом поднялась фигура большого медведя. „Тьфу, ты, пропасть, – вырвалось у одного из русских, – думали шведов увидеть, а на мишку напоролись, значит остров этот не шведский, а Мишкин“».
Подобные легенды имеют многие петербургские острова, в том числе Крестовский, Каменный, Матисов и другие. Все они широко известны
Среди многочисленных легенд раннего Петербурга, пытавшихся объяснить происхождение того или иного топонима, есть легенда о реке Луппе, которая, как это ни удивительно, имеет два официальных названия. В границах города эта река называется Луппой, а за его пределами, в верхнем своем течении – Лубьей. Именно так, двумя названиями и обозначена на всех городских планах и картах эта впадающая в реку Охту малоизвестная речка. Лубья – название более древнее, и историки возводят его к имени некоего Лубика, чья мельница в очень давние времена находилась в верховьях реки. А вокруг Луппы сложилась весьма оригинальная легенда. При Петре I на Охте были построены большие пороховые заводы, на которых работали крепостные крестьяне. Селились они на берегах Охты и Лубьи. Вблизи Лубьи для них были поставлены деревянные бани. Возле одной из бань устроили место для публичных телесных наказаний. Провинившегося привязывали к особой скамье и били батогами и розгами, да так, что кожа начинала трескаться и лупиться. Именно от слова «лупить», если верить легенде, река Лубья в районе Пороховых заводов и стала называться вторым именем – Луппа.
Загадочное нерусское название Охта, до сих пор с трудом поддающееся этимологическому исследованию, фольклор, не мудрствуя лукаво и не вдаваясь в лингвистические тонкости, объясняет просто и общедоступно. Во время осады Ниеншанца – укрепленной шведской крепости на правом берегу Невы, рассказывает героическая легенда времен Северной войны, Петр I стоял на левом берегу и грозил «ТОЙ» стороне, которую долго не мог одолеть: «ОХ, ТА сторона». По другой легенде, уже после победы над шведами царь Петр перебрался однажды на лодке на правый берег Невы, где жили работные люди Партикулярной верфи, обслуживавшие пильные, гонтовые и другие заводы. Едва вылез из ялика и вышел на одну из появившихся здесь улиц, как провалился в грязь. Когда же вернулся во дворец и рассказывал своим приближенным о случившейся оказии, то шутливо ворчал, скидывая промокшую грязную одежду: «ОХ, ТА сторона». С тех пор, мол, и стали называть эту заречную окраину Петербурга Охтой.
Третью легенду любят рассказывать охтинские старожилы. Один из проспектов на Охте был выложен булыжником, да так, что лучше бы остался немощеным. Весь он был в рытвинах, ухабах, яминах и колдобинах. Пока проедешь на телеге или извозчике, не раз подпрыгнешь, да воскликнешь: «Ох! Ты! Ох! Та!» Вот, оказывается, откуда пошло такое привычное сегодня название – Охта.
Считается, что название
Поселок Парголово, как известно, делился на 1-е, 2-е и 3-е Парголово, так как в свое время он образовался путем естественного слияния трех старинных деревенек. В начале Северной войны, рассказывает петербургская легенда, здесь трижды происходили жестокие сражения со шведами. Бились так, что ПАР из ГОЛОВ воинов шел.
А еще, говорят, во время одного из сражений Петр якобы почувствовал себя плохо. У него закружилась голова так, что он не мог «мыслить и соображать». Петр собрал всех своих военачальников и признался, что у него «пар в голове». В память об этом эпизоде войны Парголово и назвали таким непривычным для русского слуха именем.
Недалеко от лесистого и холмистого Парголова находится возвышенность, с которой хорошо просматривается Петербург. С давних времен место это зовется Поклонной горой. Попытки объяснить это название сводятся к двум допетербургским преданиям, тесно связанным с обычаями, уходящими в глубокую древность. Согласно одному из них, давние обитатели здешних мест – карелы – по традиции предков устраивали на возвышенных местах молельни и в праздничные дни приходили к ним поклоняться языческим богам. Одна такая молельня находилась будто бы здесь, на Поклонной горе. Согласно другому, столь же старинному преданию, название это обязано обычаю русских людей при въезде в город и выезде из него класть земные поклоны. Но есть еще одно, уже петербургское предание, согласно которому именно отсюда, с этой горы побежденные шведы посылали своих послов на поклон к Петру I.
Между тем ни основание Петербурга, ни ряд блистательных побед Петра I окончания Северной войны не приблизили. Война продолжалась. В честь одной из побед над шведами Петр I недалеко от взморья заложил Юлианковскую церковь. В народе это название упростилось, и церковь стали называть Ульянковской, от чего выводили и название селения вокруг нее. На самом деле название Ульянка ученые возводят к названию древней финской деревушки Уляла, которая, согласно «Географическому чертежу Ижорской земли», находилась «в Дудергофском погосте восточнее Стреляной мызы», приблизительно на том месте, где расположена нынешняя Ульянка.
В то же время просторечное название церкви ассоциировалось с некой Ульяной, которая, став с тех пор любимой героиней петербургского фольклора, будоражит и подпитывает неиссякаемую творческую энергию народных масс.
По одной легенде, на обочине старой Петергофской дороги, на краю безымянной деревушки в несколько дворов, при Петре I некая предприимчивая Ульяна завела кабачок, пользовавшийся широкой популярностью у путешественников. От этой легендарной Ульяны будто бы и пошло название известного района Петербурга.
По другой, царь Петр, проезжая однажды этими местами, увидел стоявшую у дороги молодуху, остановил экипаж, вылез из него и спросил, как ее зовут. Она ответила: «Ульянка», и, смутившись, опустила голову. С тех пор и зовется это место Ульянкой.
Удивительна необыкновенная устойчивость фольклорной традиции. В 1930-х годах известную больницу для душевнобольных на Петергофской дороге назвали именем великого швейцарского невропатолога и психиатра Огюста Фореля. И родилась легенда, в которой магическую роль сыграли уже два имени, одно из которых, впрочем, вполне реально. Легенда рассказывает, что в районе современного Кировского жилгородка есть речка, которая издавна славится форелью. Еще петербургская знать ездила туда на рыбалку и останавливалась «на уху» в стоявшем на берегу реки домике, где жила крестьянка Ульяна, варившая из форели замечательную уху. Так и говорили: «Остановимся у Ульяны, отведаем форели».