Мифы и легенды Древнего Востока
Шрифт:
— Пещера мрака! — пояснил служитель Ямы.
Большую часть четвертой пещеры занимал огромный медленно вращавшийся гончарный круг. К нему были привязаны грешники. Стоявшие у края служители Ямы вырывали из их тел раскаленными клещами куски мяса.
— Пещера раздора, — сказал спутник Випашита. — Эти не терпели мира и сеяли семена вражды.
Далее Випашиту пришлось спуститься по проходу, напоминающему глубокий колодец. Рядом с ним пролетали окровавленные тела грешников, которых служители Ямы сбрасывали вниз, в пропасть.
Пропасть вела в пространство, издали напоминавшее обычный лес. Но когда Випашит к нему приблизился, то он увидел, что на деревьях гроздьями
Страшнее всего был седьмой круг преисподней. В огромном котле, наполненном кипящим маслом и раскаленными железными стружками, сидели или свешивались над котлом в цепях тысячи грешников, а стая воронов жадно клевала их сварившееся мясо и размягченные кости.
В ужасе отшатнулся Випашит и почти бегом поторопился к выходу. И вдруг стоны и крики наполнили все пространство семи кругов преисподней:
— Не уходи! Не уходи, добрый человек! Исходящее от тебя божественное дыхание целительно, как бальзам.
Удивился Випашит и спросил еле поспевавшего за ним демона, что это значит.
— Истинная доброта, царь, — единственный источник избавления от страданий! — отвечал демон Ты же ветер доброты. Каждое доброе дело на земле приносит милость сюда, в царство страданий. Бросишь горсточку риса бедствующей птичке, и здесь становятся меньшими муки голода. Но твои добрые дела и слова все равно что звезды на небе. Твой же взгляд заставляет страдальцев забыть о своих муках. Твоя близость врачует их раны.
— Тогда я здесь останусь! — воскликнул царь. — Ибо ничто так не возвышает сердце, как помощь и милосердие.
— Идем! — сказал посланец Ямы. — Твои муки кончились. Тебя ждет небесное блаженство. Пусть эти грешники получат то, что они заслужили.
— Дай же мне искупить и мой грех, — возразил Випашит. — Ведь я был суров с детьми и старцами, слаб с мужами, бессердечен с женщинами. Я должен остаться здесь до конца дней моих, даже если смогу высушить лишь одну слезу, излечить одну рану, удержать один вопль.
— Идем, царь! — повторил демон. — Твое наказание осуществилось. Приближаются Яма, владыка преисподней, и Индра, господин небес, чтобы проводить тебя к полям Блаженных.
И предстали они оба перед Випашитом.
Преклонился перед ними праведник и сказал:
— Разрешите мне, владыки мира, остаться там, где страдают.
— Они заслужили свою кару, так же как ты заслужил свою небесную награду, — сказал Индра.
— Разве я это заслужил? — спросил Випашит.
— Да, — ответил Яма. — Милосердие глубоко, как море. Он возвышеннее, чем гора Химават. Его плоды многочисленнее тех, которые бросают в широкое лоно Ганга. Ими будут питаться боги и люди до окончания времен.
— Если мои заслуги столь велики, возьми их, владыка мертвых и живых, себе. Раздели их среди беднейших из бедных, среди грешников.
— Да будет так! — сказал Яма.
Скрипя, отворились врата преисподней, и грешники вырвались на свободу, ликуя и славя милость Випашита. И тотчас же пролился кровавый дождь и появилась облачная колесница.
— Садись, Випашит! — сказал Индра. — Твое милосердие заслуживает наивысшей награды!
И Випашит продолжал свой путь в бесконечную голубизну.
Пандавы и Кауравы
Переходя от мифологических текстов с типичным для них содержанием (происхождение мира и богов, их соперничество, битвы с драконами и сказочными народами) к основному сюжету, читатель «Махабхараты» переносится на землю, населенную реальными народами, сталкивается с героями, движимыми вполне земными заботами (стремление к власти, жажда славы, корысть, женитьба). Создается впечатление, что перед ним дефилируют уже не мифические персонажи, а реальные цари, их советники, жены и сыновья, их слуги. Между тем читатель по-прежнему остается в мире мифов, но мифов иного уровня, обращенных к народу и его судьбам на определенном витке истории, который принято называть героическим веком. И хотя в силу неравномерности исторического развития героический век у одного народа может относиться к III тыс. до н. э., у другого — ко II тыс. до н. э., а у третьего даже к I тыс. н. э., типологически представители разных героических мифологий являются современниками и родственниками.
Однако обстановка, в которой действуют персонажи героического века Индии, обладает своей неповторимой спецификой, и, выявляя ее, мы в состоянии использовать индийский героический эпос как источник, содержащий сведения по политической и военной истории, религиозной идеологии, быту народов северной Индии, для которых санскрит, ныне мертвый язык, был когда-то языком живого общения и словесности.
Особенностью древнеиндийского эпоса является высокий удельный вес в нем нравоучения, дидактики. Мудрецы присутствуют на всем протяжении сценического действия как его свидетели, наблюдатели и участники, подобно хору в классических греческих трагедиях. Они дают ему этическую и религиозно-философскую оценку, а в наиболее патетических моментах вмешиваются, пытаясь указать героям на их заблуждения и опасность тех или иных решений и поступков.
«Махабхарата», по замыслу ее создателей, должна была не столько держать слушателей в напряжении развитием сюжета, трагичностью происходящего, сколько возвышать душу, воспитывать, внушать вечные истины. «Махабхарата» явилась грандиозной школой для многих человеческих поколений, и все ее герои, как бы ни отличались они друг от друга по социальному положению и характеру, какая бы им ни выпала жизненная роль, всегда служили добру или злу, одни твердо и последовательно, другие в силу тех или иных обстоятельств и особенностей характера совершая колебания между добром и злом.