Мифы и легенды народов мира. Т. 2. Ранняя Италия и Рим

Немировский Александр Иосифович

Сон Турна [183]

Над благодатной равниной, к югу от Альбулы быстротекущей, холм возвышался, превращенный в неприступную крепость. Стены ее приказала построить беглянка Даная, дочь владыки аргосцев, мать героя Персея [184] . Крепости было дано гордое имя Ардея. Жила в ней Даная вместе с супругом Пилумном. Сыном супружеской пары был Давн, а наследником Давна – Турн, прославивший имя свое в битвах с тирренами.

183

Замечено, что в повествовании автора «Илиады» ночь – пустое время суток. Гомер не знает, чем ее занять, и торопится начать новый день: «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос». Вергилий, напротив, в полной мере использует темное время

дня для схваток, для рассказов о них, для встречи героев в сновидениях с богами и тенями мертвых. Сны с их загадочным языком символов в соответствии с поворотом римского общества эпохи гражданских войн к мистике играют в системе «Энеиды» ключевую роль. Среди множества снов выделяются значением два: первый, о котором рассказывает Эней Дидоне во второй книге, и сон Турна в седьмой книге. Примечательно, что в этих снах спящий вступает в разговор с тем, кто ему предстает во сне. Во сне Эней принимает решение покинуть гибнущую Трою и начать поиски места для сооружения второго Илиона. Также и Турну решение начать войну приходит во сне. Оно принято не в ходе здравого размышления, а навязано внешними враждебными силами.

184

Согласно мифу, Данаю и младенца Персея, заточенных в бочку, волны вынесли к острову Серифу. Вергилий использует малораспространенную версию, по которой бочку с узниками выбросило на берег Лация.

В ту беззвездную ночь юноша Турн отдыхал после похода на ложе, застеленном шкурой медведя. Явилась к нему в сновиденье Аллекто, коварно приняв облик дряхлой старухи Калибы, жрицы Юноны. Веткой оливы она оплела свою голову, скрыв под ней змей, гнусный лоб покрыла сетью морщин и выпрямила нос крючковатый. Придав своей маске выражение скорби, она обратилась к спящему Турну с речью, полной участья:

– Спишь ты после бранных трудов, не ведая, что награда, какой ты достоин, другому назначена, что невесту вместе с приданым получит дарданец. Ведь его зятем выбрал Латин. Воюй! На посмешище всем рушь тирренские рати! Покой охраняй латинской земли! Меня послала к тебе дочь Сатурна Юнона. Встань же и призови молодежь к оружию. Стены покинь и бодро поведи своих воинов против фригийцев. Сожги их корабли расписные. Такова воля всевышних. Если же после того царь Латин обещанья не сдержит, пусть испытает и он силу твою.

Выслушав этот совет, спящий ответил мнимой жрице, скрыть не желая насмешку:

– Заблуждаешься ты, вещунья, думая, что сказала мне нечто, о чем я не знал. Страхи твои мне чужды. Юнона меня не забудет. Годы, что согнули тебя, зренье и разум твой повредили. Они терзают тебя понапрасну.

Дело твое – забота об изваяньях и храмах. Мир и войну представь на усмотренье мужей.

Слова эти отозвались в сердце фурии бешеным гневом. Она сорвала венок с головы, и через седину накладную просунулись шипящие змеи. Лицо исказилось страшной гримасой. Взгляд загорелся яростью. Турн, охваченный дрожью, что-то пытался сказать, но Аллекто его оборвала:

– Вот я какая! Нет, я не та, у которой старость может разум ослабить. Взгляни на меня! Я – одна из сестер, вселяющих ужас, чья забота битвы и смерть.

Сказав это, пылающий факел она швырнула юноше в грудь [185] . Прерван был сон. В холодном поту Турн потянулся к мечу в изголовье. В сердце его проснулась преступная жажда убийства. Не так ли бывает, когда хворост, воспламенившись, языками огня обнимает медный котел и бурлящая влага, поднявшись со дна, вверх устремляется, клубами пара взлетая, пеною хлещет за борт? Юных рутулов он призывает к походу против Латина, который нарушил союз. Рать другую готов он направить к стану дарданцев. Сил у Турна достаточно, чтобы сражаться сразу с двоими.

185

В античных сонниках это предвещало тому, в кого брошен пылающий факел, верную гибель. Но Турн в ярости забывает об этом предсказании и в дальнейших действиях не считается со своей обреченностью.

Олень раздора

Ничто в то погожее утро для обитателей затерянной в лесах Лация деревушки не предвещало беды. Могучий Тирр [186] , которому Латин доверил охранять свои леса, стада и пашни, с топором отправился по дрова. Двое его сыновей, выведя из хлева скотину, повели ее на прибрежный луг. Двое других тесали колья для изгороди. Первенец Тирра Альмон чистил хлев, а супруга Тирра молола между камнями зерно. Нашлось дело и для дочери, юной Сильвии. Деревянным гребнем она расчесывала золотистую шерсть красавца оленя, перед тем как повести на купанье. Спасенный от хищных зверей, растерзавших его мать, баловнем вырос он средь людей, на их зов возвращался послушно. Коровы и лошади поначалу его дичились, но потом привыкли. Даже свирепые псы, охранявшие стадо от волков и медведей, давно уже перестали на него бросаться и, напади на оленя хищники, не дали бы его в обиду.

186

Тирр –

персонаж, впервые появляющийся в «Энеиде». Дионисий Галикарнасский называет его Тирреном.

Украсив любимцу шею венком из цветов полевых, Сильвия слегка шлепнула его по крутому бедру, и олень понесся, запрокинув рога.

Надо же, что именно в это, а не в какое-либо иное утро Асканий вместе со своей сворой продирался сквозь чащу. Почуяв запах дичи, собаки с лаем рванулись вперед. Выбежал юноша на берег потока и увидел оленя, плывущего по стремнине. И не смутило Аскания то, что собаки не испугали оленя и он продолжал как ни в чем не бывало плыть, разрезая мощной грудью отраженья деревьев. Не иначе как какое-то враждебное миру божество ослепило юношу, и он не заметил венка, красовавшегося на шее оленя. Призывая на помощь Диану, снял Асканий с плеча лук из рога, наложил роковую стрелу и спустил тетиву. Со свистом вылетела стрела и угодила животному в бок, ибо сама Аллекто ее направила в цель. С жалобным стоном, заливая поток кровью, выскочил олень на берег и помчался в стойло.

Первой увидела его Сильвия. На мгновение она застыла, а затем, руками всплеснув, завопила по-бабьи. На крик прибежали Тирр с топором – в то время рубил он дрова, сыновья его с кольями и камнями. Кровавый след привел их на берег реки. Увидев селян разъяренных, причину их гнева не понимая, Асканий в рог затрубил. На помощь сыну Энея из лагеря примчались троянцы. И началась драка, незаметно перешедшая в битву. От троянской стрелы пал юный Альмон. Старец Галес, выйдя вперед, чтобы стать посредником мира, не был услышан. Ликовала Аллекто, кровью убитых насытив ненавистную распрю.

И тотчас же Тирр отправил гонцов к Латину, требуя наказать убийц. Отовсюду стекались в Лаврент люди. Кто предлагал царю помощь, кто настаивал, чтобы он немедленно выступил против чужеземцев. Латин заперся в своих покоях, наказав слугам никого не пускать. Дворец, казалось, подвергся осаде. Трудно было царю отказаться от мысли, что Лавиния не станет супругой сына Венеры. Но об этом теперь нечего было и думать. И войны нельзя было избежать, ибо один человек, даже если он царь, не может противиться толпе, если она одержима какой-либо идеей, благой или пагубной.

Уже тогда в Лавренте высились на устрашение всем деревянные ворота Януса [187] , бога, обращенного двумя своими ликами в разные стороны.

Монета с изображением двуликого Януса.

Если ворота были закрыты, страна вкушала мир благодатный, если открыты – бушевала война и Марс-копьеносец сеял вокруг себя гибель. Эти-то роковые ворота и предстояло открыть царю.

Он вышел на площадь перед дворцом в сопровождении одетых в белое старцев. Долго стоял Латин у ворот в раздумье, а затем резко повернулся и зашагал к себе во дворец, вызвав недоумение одних, возмущение других. И вдруг, на удивление всем, сами распахнулись ворота, словно бы их изнутри толкнул пробудившийся Янус, или иной какой-либо бог, или сама Аллекто.

187

На самом деле, по единодушному мнению античных авторов, ворота Януса появились в Риме впервые при царе Нуме Помпилии, через триста лет после предполагаемого прибытия в Италию троянцев. Этот анахронизм, видимо, связан с желанием поэта связать дважды закрытые Августом ворота Януса с эпохой Энея и Латина.

Сборы [188]

Лаций был внезапно охвачен военным пожаром. Те, кто недавно пасли овец или взрезали поля деревянной сохою, с этого дня натирали мазью из волчьего жира щиты или плели их заново из свежих ивовых прутьев, вострили секиры на точильных камнях, от ржавчины очищали доспехи, еще служившие дедам, и их к себе примеряли. Над кровлями из тростника и соломы поднимался гул наковален. Ревели бычьи рога, собирая отряды конных и пеших бойцов. Туда и сюда сновали посланцы, доставляя таблички с военным паролем.

188

Продолжая древнейшую эпическую традицию, создатель «современного» эпоса предлагает своим читателям каталог героев, своего рода их экспозицию, предшествующую героическому эпосу. В этом каталоге встает Италия с ее племенами, большая часть которых ко времени Августа уже растворилась в римском этносе. На первые роли выдвинуты Турн, Мезенций и Камилла. Турн – благородный герой, противник, достойный Энея, но в отличие от него он борется с судьбой и поэтому обречен на поражение. Мезенций – антипод Энея, поскольку он «ненавистник богов». Камилла – амазонка племени вольсков, привлекает дикарской открытостью, чувством долга и наивностью. Остальные герои не наделены индивидуальными чертами и по большей части не имеют за собой каких-либо местных преданий, а сконструированы из названия племени или названия местности и наделены теми особенностями, которые присущи этим этнонимам или топонимам.