Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа
Шрифт:
Вышли они на середину двора (а двор тот был обнесен частоколом, и на каждом–то колушке было воткнуто по головушке, только на одном колу головы не было). И вот зазвенели мечи, посыпались искры от тяжелых ударов клинка о клинок. Горячо нападал на Лемминкяйнена злой муж Лоухи, и спокойно отражал его удары бесстрашный Лемминкяйнен; наконец, улучив минуту, он вдруг сам напал на своего противника и так сильно ударил его в грудь, что тот упал на землю. Быстро подскочил тогда к нему Лемминкяйнен, снес мечом с его широких плеч голову и с торжеством воткнул ее на пустой кол. Потом вошел он в покой, где все еще пировала Лоухи с гостями, и сказал ей:
— Не хотела ты мне дать пива напиться,
Кто может изобразить ярость беззубой Лоухи! Она стала бросаться во все стороны, кричать, махать руками, и вот со всех сторон словно из–под земли выросли, являются сотни и тысячи воинов с длинными копьями, со сверкающими мечами в руках. Все они стремятся на зов старой ведьмы, все мрачно глядят на Лемминкяйнена. Видит он, что грозит ему беда неминучая и что в Похъёле ему нельзя более оставаться; выскочил на широкий двор, видит, что коня его нигде нет, и обернулся он сизым орлом, как молния взвился под облака и понесся быстрее мысли на родину, к своей старушке–матери.
Долго ли, коротко ли летел он, а только прилетел домой бледный, усталый и сильно расстроенный.
— Матушка, — сказал он, — ты права была, когда останавливала меня и уговаривала не ездить в Похъёлы. Я навлек страшные беды и на твою и на свою голову; сюда идут вооруженные толпы, их посылает ста–рая беззубая Лоухи, чтобы отомстить мне и всей семье моей за смерть ее мужа, убитого мной. Что мне делать, куда мне с тобой укрыться?
— Обо мне не беспокойся, сын мой, я сумею укрыться от безжалостных врагов; что же касается тебя, то если ты дашь мне слово после этого шестнадцать лет сряду не вынимать меча из ножен, я укажу тебе убежище, в котором никому не удастся отыскать тебя.
— Матушка, даю тебе слово; только скажи мне, где же это безопасное убежище? Далеко ли от тебя и от родины?
— Далеко, сыночек, очень далеко; возьми отцовский челнок, садись в него и плыви в нем через девять морей в десятое. Там, посередине десятого моря, высится над водами скалистый остров. Весело живут на нем люди, ни в чем не нуждаясь; укройся там от преследований и живи беззаботно два года, на третий возвращайся под родимый кров.
На другое утро солнце застало уже Лемминкяйнена на море. Подняв белый парус, быстро мчался он на своем легком челноке вдаль от родины и родимой матушки. Заботливая рука матери положила ему в челн разных припасов и всего, что могло ему понадобиться и в пути и на чужбине. Немало времени плыл он — три месяца убаюкивали его беспокойные волны под вечер и будили своим плеском на заре. Наконец засинелся вдали желанный остров.
В то время на берегу острова сидело много женщин, и старых и молодых; одни ожидали сыновей, другие отцов и братьев, третьи дорогих женихов и мужей. Завидели они вдали на море черную точку и стали говорить:
— Что это на море? Уж не наши ли корабли идут издалека с дорогим товаром? Не несут ли они нам вестей о далеких странах? Не везут ли нам праздничных нарядов?
Но черная точка очень скоро приближалась к острову, и наконец все сидевшие на берегу женщины увидели, что то был челнок, мирно колыхавшийся на волнах, что в том челноке сидел юноша, прекрасный собой, одетый в богатое платье, черные глаза его блистали как молнии, а чудные черные волосы рассыпались по плечам его мягкими кудрями. Смелой рукой направил он свой челнок к берегу и, подъезжая, сказал
— Не найдется ли здесь на берегу местечка, где бы я мог вытащить свой челнок и посушить его на солнце после долгого переезда?
— Есть здесь место целой сотне челноков, не только твоему одному, — отвечали ему с берега женщины.
Вышел Лемминкяйнен на берег, вытащил свой челнок на сушу, потом поклонился женщинам и сказал:
— Не найдется ли здесь на острове местечка укрыть меня, сиротинушку, от боевого шума и звонкого стука мечей?
— Есть у нас и высокие крепкие замки, и богатые дома; можем мы тебя укрыть, сиротинушку, да и не тебя одного, а тысячи таких же, как ты, молодцев.
— Не найдется ли здесь местечка, где бы я мог петь свои протяжные, заунывные песни — слова так и тают у меня на устах, так и просят, чтобы я сложил их в сладкозвучную песню.
— Есть здесь место и для твоих песен, — отвечали ему женщины, — есть и рощи для веселых игр, есть и лужайки для шумной пляски.
И запел Лемминкяйнен могучие, заветные песни своей родины, и выросли около него из земли кусты ароматного боярышника, а перед ним поднялся высокий дуб с золотыми желудями на ветвях, а на том дубе сидела кукушечка, и каждый раз, как она открывала рот, из него выливалось яркое золото, а из–под крыльев сыпалось светлое серебро на землю. Он пел, и от песен его обращался песок в крупные жемчужины, простой булыжник становился блестящим драгоценным камнем, и золотые цветы вырастали на земле. Все слушали его с восторгом и с изумлением глядели на то, что происходило у них на глазах.
— Спел бы я вам и получше песенку, кабы сидел теперь за столом не под открытым небом, а под кровлей дома.
И вот все принялись наперебой звать его к себе, стараясь расхвалить свой дом и семью. Наконец Лемминкяйнен пришел в один дом, и когда стали его угощать, он только рукой махнул, и на стол явилось множество золотых блюд с вкусными кушаньями, а по краям чинно расставились кружки с пенистым медом и крепким пивом. И долго пил он в том доме и веселился и других веселил своими чудными песнями.
На другой день пошел Лемминкяйнен по острову и стал заходить в каждую деревню, стал заглядывать в каждый дом — и все удивлялись его песням и их могучей таинственной силе. И всюду ласкали его; все звали разделять с собою пиры и забавы, участвовать вместе в веселых празднествах. Незаметно мчалось время для беззаботного Лемминкяйнена, все ему улыбалось — он нравился женщинам, мужчины его уважали и боялись, — но не замечал он, как тихо, словно змея, закрадывалась зависть в сердца окружающих и грозила ему гибелью.
Вот идет он однажды ночью через какую–то деревню и видит, что во всех окнах горят огоньки, а около каждого огонька сидят по трое мужчин и точат мечи, приговаривая:
— Мы точим мечи на Лемминкяйнена, на чужеземца, который стал выше всех нас своими могучими песнями.
Заглянул Лемминкяйнен во все окна и везде видел то же самое. Невольный страх закрался и в его душу, он увидел ясно, что ему нельзя более оставаться на острове: надо спешить на родину. Пошел он на берег, к тому месту, где лежал его челнок, но увидел одни лишь полусгнившие остатки его. И принялся он быстро за работу и стал искусной рукой вырубать себе новое судно. Под утро судно уже было готово, и первые лучи солнца опять застали его на море — он мчался на родину, и попутные ветры широко раздували его парус, а пенистые волны тихо и мерно, словно лаская, колыхали его челнок. А сам Лемминкяйнен горько оплакивал разлуку с друзьями и милыми, которых покидал навсегда, плакал, пока еще виден был остров, пока высокие горы не погрузились в волны.