Миг - и нет меня
Шрифт:
— Нужно бросить курить! — говорю я громко.
Микроволновка негромко звякает. Опираясь на подоконник, я встаю и ем рогалик. Полдюжины таких рогаликов стоят доллар, следовательно, один стоит около шестнадцати центов. Газету, как и кабельный канал, я по какой-то причине получаю бесплатно. Ее просто продолжают приносить и класть перед моей дверью.
Я завязываю пояс домашнего халата, варю себе кофе и выбираюсь на пожарную лестницу. В газете ничего интересного. Я просматриваю спортивный раздел. Для нью-йоркских бейсбольных команд сезон складывается не слишком удачно. Ведущий спортивный обозреватель пространно пишет о том, почему «Янки» не смогут выиграть национальный чемпионат, покуда командой владеет Джордж Стейнбреннер.
Встает солнце. Новый день вытесняет из моей головы воспоминания о вчерашнем. Я снова потягиваюсь, возвращаюсь в квартиру и решаю
16
«Гринкарта» — документ, подтверждающий вид на жительство с правом на трудоустройство, выдаваемый иностранцу, получившему статус постоянно проживающего в США
— Я не тупой! — говорю я вслух.
Потом я вздыхаю и достаю новое безопасное лезвие.
Бреюсь.
Кашляю. Отплевываюсь.
Я буквально умираю от голода. Одного рогалика мне явно недостаточно, во всяком случае сегодня утром. Я торопливо пробегаю взглядом газетные заголовки, быстро одеваюсь, выключаю воду, открываю дверь, сбегаю по лестнице и спешу к «Макдональдсу» на 125-й улице.
Еще очень рано. На тротуаре, на дальней от меня стороне улицы, все еще спят на драных матрасах бродяги. Глядя на них, я на мгновение задумываюсь, как им удалось пережить ночь, не будучи избитыми или порезанными. Впрочем, не исключено, что многих из них избили или даже порезали, просто мне этого не видно. Бездомные занимают всю улицу вплоть до парка Риверсайд; многие спят и в проложенном под Риверсайдом тоннеле «Амтрака», но лишь самые храбрые отваживаются ночевать на Амстердам-авеню к востоку отсюда. Несколько безумцев и вовсе избрали своим домом парк Морнингсайд.
Если бы у меня не было Темного и ребят и если бы я не мог вернуться на родину и вынужден был жить на улице (моя навязчивая идея, она же ночной кошмар), я бы купил гамак, привязал к нему веревки, перекинул через древесный сук, подтянул бы повыше и спал бы себе наверху, среди листвы. Правда, этот план годится только для лета. Зимой в гамаке запросто можно откинуть лыжи. Впрочем, в любом случае я предпочел бы поселиться в северной части Центрального парка — безлюдной и относительно безопасной. Сам не знаю почему, но всякий раз мысль эта успокаивает. Если прочим моим надеждам не суждено сбыться, я всегда могу поселиться в листве Центрального парка. Чем не выход? Звучит, конечно, глупо, но это единственный вариант, который мне по силам.
Я иду к 125-й улице.
Прохожу винный погребок и укрепленный, словно какой-нибудь средневековый замок, китайский ресторан со стальными стенами, переговорным устройством на входной двери, толстенным плексигласовым прилавком и противовандальными стульями из толстого железа. Я уверен, что когда Клаату и другие космические пришельцы наконец разбомбят наш шарик к едрене фене, заведение мистера Хана уцелеет. Еда, которую там подают, тоже не способна разрушаться под воздействием пищеварительных соков, поскольку ровно через три часа после того, как вы ее проглотили, она покидает организм практически в первоначальном виде. Проходя мимо ресторанчика, я делаю ручкой Саймону, который, конечно, уже встал, но при неверном утреннем свете, да еще сквозь пятидюймовое стекло, он меня не узнает.
«Макдональдс» только что открылся, поэтому в очереди стою только я да еще несколько бездомных. Я заказываю оладьи, чашку скверного кофе и сажусь у окна.
Оладьи мне приносят без сиропа. Я недоумеваю, и официант отправляется на выяснение. Поднимается суматоха, а я превращаюсь в капризного белого джентльмена, который скандалит из-за пустяков. Впрочем, в зале я не единственный белый. Дэнни-Алкаш тоже здесь. Несмотря на ранний час, он уже пьян. Просто не представляю, как ему это удается; возможно, это у него особый дар. (Или проклятье, смотря как посмотреть.) Дэнни заказывает на завтрак молочный коктейль и расплачивается мелкими монетами по одному и пять центов. В доме, в котором я живу, поговаривают, что Дэнни не так прост, как кажется, но мне по большому счету все равно, да я и не верю в бездомных мудрецов, сумевших стяжать высшее знание и достичь просветления за годы тяжких испытаний и жестоких ударов судьбы. Нет, Дэнни ничему не может меня научить. Он — самый обычный красноносый алкаш, каких я немало видел в Ирландии. Больше того, он вряд ли заинтересовал бы меня, будь он даже президентом какой-либо крупной корпорации, членом экипажа космического корабля «Аполло» или большой шишкой из Массачусетского технологического. Дэнни, впрочем, ни то, ни другое, ни третье. Поговаривают, будто некогда он работал в билетной кассе подземки, но, возможно, это и из области преданий. Хоть Ратко, в частности, и любит порассуждать о таинственных обстоятельствах его падения.
Поскольку мы с Дэнни живем в одном доме, он питает ко мне что-то вроде родственных чувств. Обоняние подсказывает мне, что Дэнни приближается ко мне. И действительно, он подходит и садится напротив меня.
Сволочь.
— Доброе утро? — произносит он вопросительно, словно сомневаясь, правильно ли он определил время.
— Угу, — отзываюсь я, не поднимая головы, и продолжаю намазывать оладьи взбитым маслом и кукурузным сиропом.
— Холодновато, — снова говорит Дэнни.
Я не знаю, относится ли это слово к погоде, к его молочному коктейлю или к моей реакции, но снова соглашаюсь:
— Пожалуй.
— Там есть статья о трупе на 135-й?
— Что?
— В твоей газете есть эта статья?
— Д-да, — нехотя говорю я. — Кажется, есть.
Я как раз читал именно эту статью. На территории студенческого городка Сити-колледжа было найдено мертвое тело. Застрелили молодого негра. Парень наверняка имел отношение к колледжу, следовательно, эта информация должна была попасть на двадцать третью полосу, однако случай оказался не совсем типичным. У убитого вырезали сердце, а полость в груди, где оно когда-то было, набили соломой. Насколько я мог судить, это убийство способно было заинтересовать читателей примерно на сутки, то есть до тех пор, пока не произойдет еще одно кошмарное убийство, а в том, что это случится уже завтра, сомневаться не приходилось. На страницах газеты представитель полиции авторитетно заявлял, что таким способом ямайские банды расправляются со стукачами. Операция, подобная той, что кто-то проделал с несчастным чернокожим студентом, призвана была показать, что у стукачей, мол, нет никаких понятий ни о мужестве, ни о верности и что они вообще не люди, а так — манекены.
— Его набили соломой, — сказал Дэнни и отпил глоток своего молочного коктейля. По всей вероятности, он дошел до такого состояния, что мог питаться только жидкой пищей — ничего твердого желудок не принимал.
Внезапно мне стало жаль беднягу; казалось, даже Бог от него отвернулся, и все такое.
— Удивительно, что газетчики не связали это с «Волшебником из страны Оз», — сказал я. — Ведь кажется, в этой сказке соломенный человек хотел получить сердце…
— Не соломенный, железный, — поправил Дэнни.
— Вот как… — сказал я.
— Нет, это убийство больше похоже на то, что произошло с императором Валерианом, — сказал Дэнни. — Слышал о нем?
— Смутно, — честно признался я.
— Его тоже набили соломой.
— Кто?
— Персы.
— Зачем?
— Чтобы посмеяться над Римом.
— Что-то я не совсем понимаю…
— Персы взяли его в плен и вытирали об него ноги. А когда он умер, из него сделали соломенный тюфяк, предназначавшийся для той же цели.
Тут я почувствовал, как во мне снова растет раздражение. Из-за таких вот высказываний кто-нибудь может подумать, будто Дэнни еще что-то соображает. На самом деле это не так, но если бы сейчас его слова слышал Ратко или кто-то из жильцов нашего дома, они бы точно решили, что Дэнни многое знает. Но меня эти проблески эрудиции просто бесили. Кроме того, я чувствовал, что в самом ближайшем будущем расскажу Ратко о моем сегодняшнем разговоре с Дэнни, а это еще больше укрепит его репутацию загадочной личности, знававшей лучшие времена.