«МиГ»-перехватчик. Чужие крылья

Юров Роман Александрович

Он выбросил окурок в снег и достал из кармана комбинезона две маленькие модельки самолетов и протянул одну Виктору.

— Держи, давай тута занимай свое место в строю, потренируемся. Да куда это ты улетел, ближе будь…

Началась регулярная тренировка «пеший по-летному». Два здоровых мужика размахивали руками с зажатыми в них самолетиками, чертили в воздухе замысловатые фигуры и периодически яростно спорили.

— А вот все-таки, Дмитрий Михайлович, — резюмировал Виктор итоги их тренировки, — ведомому передатчик нужен. Куда проще сказать, чем показывать жестами. Да и в бою всякое бывает…

— Конечно, нужен, — согласился комэск, — только где их взять столько-то? А ведущему передатчик нужен все-таки куда больше. Нам бы еще один на эскадрилью

найти, три пары — это лучше.

— Этажерку сделать? — Виктор почесал затылок под шлемофоном. — Тремя парами это уже можно.

— Какую тута этажерку.

— Ну, третью пару можно выше пустить.

— Эшелонирование по высоте? — Шубин задумался. — Что-то здесь есть, только надо хорошенько покумекать. В принципе, оно верно… у немцев скороподъемность тута лучше, они всегда наверху ходят, а третья пара их там придержит. Посмотреть надо, подумать хорошенько…

Он снова посмотрел на часы и негромко выругался.

— Топливо уже должно выйти. Да где же они есть-то?

Вопрос был сугубо риторический, никто на аэродроме не мог на него ответить. Так они и стояли, под падающим снегом, ожидая непонятно чего, терзаемые мрачными предчувствиями. Снег потихоньку усиливался, укрывая истерзанную войной землю новым слоем, все сильнее сокращая видимость. Попадая на лицо, снежинки таяли, заставляя постоянно вытирать его перчаткой. Виктор поежился, в унтах и меховом комбинезоне тепло, но непонятная тревога словно вымораживала тело изнутри. Он задрал уши своего шлемофона, вдруг раздастся такой желанный рев авиационных моторов, однако небо молчало, слышался только тихий шепот падающих снежинок и мрачное сопение командира. Шубин докурил папиросу, щелчком отправил ее в сугроб и тут же потянулся за новой. Подошел механик петровского самолета, техник Пащенко — молодой, невысокий парень. Он беспрестанно вытирал грязной тряпкой руки и просительно, снизу вверх, смотрел на комэска. Глаза у него при этом были дикие, а выражение лица такое, что казалось, будто он вот-вот расплачется. Глядя на этого растерянного техника, Виктор почувствовал, что у него комок подкатывает к горлу.

— Пащенко, идите, работайте. Вернется ваш командир. Не сегодня-завтра вернется. Вадим с комиссаром воробьи стреляные, не из таких переделок выбирались. — Голос у комэска был глухой, надтреснутый, и фраза прозвучала фальшиво.

Техник ушел, а они продолжили молчать, размышляя каждый о своем. Виктор вспомнил, как сам искал аэродром в похожую погоду. Тогда спасло только чудо, врезаться в землю при таких условиях — раз плюнуть. Шубин молчал, только желваки перекатывались на темном, обветренном лице. Он попытался прикурить папиросу, однако только напрасно щелкал зажигалкой. Виктор увидел, что у комэска трясутся руки.

— Саблин, чего тута смотришь? — кажется, командир нашел крайнего. — Иди, изучай район боевых действий. Чтоб от зубов отскакивало, я проверю. Дожились, летчик в пяти километрах от родного аэродрома блукает…

Виктор оставил Шубина одного стоять под мелким падающим снегом. А Вадим и комиссар так и не вернулись. Ни вечером, ни на другой день, ни через неделю. Их самолеты словно навсегда исчезли в снежной пелене, что повисла над пустынной Донской степью. Они словно растворились в снегопаде. Война походя, мимоходом слизнула двух людей, ломая судьбы их родным и оставляя раны в душах друзей. От двух полных сил, здоровых летчиков остались только нехитрые пожитки и скупые строчки донесений. Через несколько недель про них все забыли, только Сашка Пащенко, молодой, но толковый техник, иногда замирал на полуслове, печально глядя на пустую самолетную стоянку…

Виктор гладил гимнастерку. Мысли у него при этом были самые мрачные: «Вот там, в будущем, книжки пишут про попаданцев, засланцев там всяких на войну. Они фашистов пачками бьют, Хрущева голыми руками насмерть забивают, девок у них куча, и все красавицы. Почему ни один из писателей не написал, что война это жопа, что тут плохо. Еда здесь скудная и однообразная. Да плюньте мне в

глаз, если я в будущем сам, добровольно стану есть макароны. Красавицы все в тылу, и туда так просто на выходные не съездишь. А те, что не в тылу, давно поделены начальством. Немцы, подлецы, пачками умирать никак не хотят, все сами норовят тебя на тот свет отправить. И орденов не видать, вроде писали что-то штабные, куда делось. Да что там война, сама жизнь в сороковых не сахар. Теплого сортира тут не водится и будет не скоро, а морозы сейчас стоят не слабые. Да что там сортира, банальной туалетной бумаги нет и газет мало…» Виктор так часто размышлял, накручивая сам себя от безысходности. Его первоначальные планы быстро прославиться растаяли, как дым, а война перестала казаться веселой прогулкой за орденами. «Одежда… что дали, то и носи. И утюг этот ни разу не „Tefal“. А ведь, если верить хозяевам дома, новейшая советская разработка, образца тридцать девятого года. Разработчик то ли „Челябинский механический завод“, то ли „Чугунолитейный“, как еще расшифровать аббревиатуру ЧЛМЗ? Ну вот, не гладит, остыл, зараза».

Он с тоской глянул на недоглаженный рукав гимнастерки и поставил утюг на печку греться. «У моей прабабки схожий был, она его вместо пресса использовала, когда синенькие мариновала».

Зашел Шишкин, быстренько прошел по комнатам, растерянно уставился на Саблина.

— А где все?

— Да не знаю, вроде тут были, куда-то ушли. А зачем тебе?

Второй день стояла нелетная погода, а потому личный состав полка успешно разлагался, отсыпаясь и изучая окрестности.

— Да тут такое дело, помощь нужна. — Шишкин, как и обычно попадая в неловкие ситуации, моментально покраснел. — Поможешь?

— Чего ты мнешься? — Виктор взял мокрой тряпкой утюг, немного поелозил им по мятому рукаву и с сожалением поставил обратно. — Дело говори, а я подумаю.

— В общем, так… — Игорь горько вздохнул, — ты же знаешь, что Галя заболела? Так вот, Шубин мне дал денег, говорит: «Иди до Маньки, купи курицу, чтобы бульон, значит, сделать, мне она не продаст». Ну, я купил, а он мне и говорит: «Ты на хрена живую купил? Иди ее теперь сам патрай». Вот теперь ношусь с ней…

— А что сам не зарежешь? — спросил Виктор и захихикал, глядя на полное страдания лицо Шишкина. — Ну, сходи к техникам, они живодеры знатные…

— Слушай, ну выручи. Что тебе стоит-то?

— Хе-хе. Смотрите все! Смертельный номер! В правом углу ринга летчик — ас, — начал Виктор, подражая голосу конферансье, — гроза неба и истребитель фашистов И-и-игорь Ш-ш-шишкин сойдется в смертельном бою с курицей. Курица в левом углу…

— Витя, я сейчас тебе в ухо дам.

— Э-э. Не надо. — Саблин благоразумно отошел подальше. Несмотря на малый рост, Игорь замечательно боксировал, и он это часто ощущал на себе. — Не хочу я резать твою курицу, я занят. И вообще ты уже взрослый мальч… Эй, Игорь, успокойся. Ладно, хочешь честную сделку? — Он невинно поглядел на сразу насторожившегося Шишкина. — Я тебе с курицей помогу, а ты меня поучишь боксу.

— Тебя бесполезно учить, ты слишком тупой, — попробовал отыграться Игорь.

— Ну, раз так, то можешь бегать со своей курицей дальше. Рекомендую нокаутировать ее правым хуком, и пока она будет в нокауте… Игорь, только без рук…

Он ловко пнул пустое ведро Шишкину под ноги и, пользуясь секундным замешательством, быстренько отскочил так, чтобы их разделял стол. Несмотря на то что Саблин был выше Игоря и сильнее, он избегал драться с ним в дружеских потасовках. Игорь, казалось, был нечувствительным к боли, а его железные кулаки били весьма болезненно и очень уж часто. Саблин помнил своей прошлой памятью, что и раньше приставал к Игорю с подобными просьбами. Шишкин соглашался, показывал, но тогда Виктору не хватало энтузиазма, и занятия быстро сходили на нет. Почему снова спросил про занятия сейчас, он и сам не понял. Видимо, сыграл экспромт — есть куча свободного времени и есть друг-спортсмен, который может чему-то научить. Так почему бы не потратить это время с пользой.