Миг возмездия. Невидимый спаситель. Загадка планеты гандов. Сквозь дремучий ад
Шрифт:
Кесслер бросил Фини разорванный пакет с пищевым концентратом, другой принялся есть сам.
— Единственная радость — после каждой еды наш груз становится легче, если, конечно, можно считать это радостью.
— Нас окружает множество плодов и растений, всевозможных кореньев, — заметил Молит. — Но я помню золотое правило: не ешь того, о чем доподлинно неизвестно, что это съедобно. Последствия могут быть ужасными. Однако все идет к тому, что рано или поздно нам придется рискнуть.
— Не кушать — умирать медленно, — изрек Малыш
— Да ты, дружочек, еще о смерти молить будешь, — вступил в пререкания с ним Молит. — На некоторых планетах встречаются плоды с виду сочные, вкусные, а попробуешь — тебя так скорежит, что пятки под мышками застрянут.
— Это имеет свои преимущества, — включился в разговор Сэмми Файнстоун, — покойнику в такой позе могила нужна покороче. Работы почти вдвое меньше. Такую смерть можно считать экономически целесообразной.
— А я предполагал, что от тебя сейчас шутки не услышишь, даже мрачной, — проговорил Молит, внимательно посмотрев на него.
— Почему?
— Да я представил, что ты к этому времени превратишься в комок нервов или отдашь Богу душу.
— А я и в самом деле сплошной комок нервов, — сказал Сэмми. — Силенок хватает только на то, чтобы за жизнь цепляться.
— Молодчина! — похвалил его Молит. — Продолжай в том же духе, глядишь, и выкарабкаешься.
Кесслер недовольно подергал свою отросшую бороду, очень густую и кудрявую, и сказал, обращаясь к Сэмми:
— Не только вам приходится постоянно тащить самого себя за волосы. Любой из нас страдает тем же. — Он потрепал за уши лежащего рядом Фини. — Ну, возможно, за исключением нашего четвероногого друга.
Пес завилял обрубком хвоста, услышав свое имя.
— Просто диву даешься, как он находит эти проклятые ямы–ловушки, наподобие той, в которую свалился Эликс. Пес четырежды предупреждал нас об опасности. Только благодаря ему никто из нас не пошел на корм этой красной образине в панцире.
Кесслер еще почесал верного помощника за ушами, погладил по лохматой спине. И погрузился в невеселое раздумье. Людей в отряде стало вдвое меньше. Оставшиеся в живых мучительно переживали гибель товарищей. Он подумал, что горькие размышления только усугубляют вчерашнее горе, но никак не спасают от предстоящих бед. Чему суждено быть, того не миновать, хочется им этого или нет.
— Пора идти.
И они пошли дальше. Уже третий день их шло четверо, что составляло лишь половину от первоначального количества. Кесслер и Финн шли впереди, Молит замыкал шествие. Оба думали об одном и том же, но по–разному. Мысли Молита были заняты переосмыслением ценностей.
Как замыкающий шествие, он, насколько позволяли повороты тропинки, периодически мог видеть всех сразу. Эта укоротившаяся вдвое живая цепочка напоминала ему постоянно об оставленных в чреве чужой планеты спутниках по всему пути их трагического паломничества.
Билл вспомнил Саймса, деятельного, образованного, достойного
Нет.
Ему явно не хватало и черномазого.
И двух неуклюжих тугодумов с Балкан.
А если судьба опять трагически распорядится их жизнями, то ему теперь не будет доставать каждого из оставшихся в живых.
И этого иудея.
И тощего желтолицего.
И лохматого пса с отрубленным хвостом.
Он затоскует по каждому из них, по всем без исключения.
— Заруби себе это на носу, Молит! — рявкнул он на себя. — Навсегда запомни!
Сэмми оглянулся через плечо.
— Ты что-то сказал?
— Это я порю собственный зад — в непрямом смысле, конечно, — объяснил Молит.
— Вот это да! И ты тоже? — удивился Сэмми. — На моем уже нет живого места.
Для Молита это признание заняло место рядом с другой информацией, полученной совсем недавно. Ему стало легче от того, что другие тоже могут заблуждаться, а потом сожалеть о допущенных ошибках.
Можно удивляться, да и только, как много у людей между собою общего.
Наиболее верное — всегда проявлять терпимость, а смерть встречать достойно. Он начинает это только понимать, учиться никогда не поздно. А он был уверен, что по–другому теперь не будет. А как будет встречать смерть, время покажет.
Наконец, тропа вывела их на голую вершину, в первый раз с того момента, когда началось трагическое скитание по чужой планете. Они смогли окинуть взором уходящие мили поверхности планеты. Зрелище оказалось удручающим: вся поверхность планеты представляла собой однородный густой растительный массив, лишь далеко на востоке дыбилась горная гряда, чернел на фоне ослепительного неба.
Кесслер вытер пот с лица и ворчливо заметил:
— Стоило так страстно желать выбраться из этих проклятых джунглей, чтобы теперь не менее страстно желать обратного. По крайней мере там хоть есть тень.
— Звук, — протянув руку к северо–западу, сказал Малыш Ку. — Вон там, высоко–высоко. “Уйоум–уйоум!”
— Нет. Ничего не слышу, — заявил Кесслер, прикрывая глаза рукой и всматриваясь в пылающий небосклон. — И ничего не вижу. — Он вопросительно взглянул на остальных.
— Я, к сожалению, тоже, — сказал Сэмми.
— Чуток, на секунду, мне показалось, что там, очень высоко, мелькнула черная точка, — неуверенно произнес Молит. — Но утверждать не стану. Тут и померещиться может.
— А сейчас взгляни, ты ее больше не видишь?
— Нет. Вроде тогда видел, а сейчас не вижу. Она как будто вынырнула и исчезла, — оправдывался Молит.
— Не будем себе трепать нервы из-за этого, — отмахнул все сомнения Кесслер. Он опять вытер потное лицо. — Еще час попечемся под этим дьявольским солнцем, и у нас начнутся галлюцинации, почище этих. Давайте лучше спустимся в тень.