Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь
Шрифт:
Вернулся с фронта старший сын муллы Хассбота. В кунацкой комнате накрыт стол. Гости пируют, хвалят хорошо приготовленное мясо. За столом мулла, староста, Аминад… Гости желают благоденствия хозяину. Позвали Магомеда. Он говорит о том, что ему нравится Аминад. Неожиданно появляется Индрис. Все удивляются его приезду, до каникул еще далеко.
Сосед Ялберт приглашает гостей к себе, где можно посидеть в более свободной обстановке, так как мулла не разрешает пить спиртное. С отцом остается Индрис. Мулла спрашивает у него, почему он приехал не в каникулы, как делал раньше. Индрис отвечает, что будет работать учителем, но без зарплаты. Мулла не понимает такое решение сына, ведь он затратил деньги на его образование. Индрис мнется и боится сказать отцу, что стал
Индрис просит отца и других гостей, чтобы они никому не говорили о его прибытии. Тем более что к нему приехал его соратник Юсуп. Центральный комитет партии, в котором состоят Индрис и Юсуп, арестован. Поэтому Юсуп, опасаясь ареста, сбежал домой. Индрис дает ему поручение – съездить в город и привезти оттуда листовки. Затем наедине остаются Магомед и Аминад. Они любят друг друга, но Аминад убегает, когда в комнату входит Индрис. Он упрекает Магомеда, напоминая ему, что в юности они мечтали вместе помогать народу, посвятить ему свои жизни, а теперь старший брат стал офицером и забыл о прошлых разговорах.
Вскоре мулла узнает, что Магомед хочет жениться на Аминад, требует большой калым от ее семьи, говорит об этом Индрису, но тот не соглашается с отцом. Тогда Магомед решает украсть невесту. Индрис обещает помочь ему. Вдруг появляется пристав со стражниками. Они собираются арестовать Индриса, который обращается к залу: «Когда же настанет время, что мы уничтожим кровную месть, калым, всю эту тьму невежества и предрассудков?! Когда ингуши поймут, что им нужна новая власть?» Староста и стражники пытаются арестовать Индриса, но ему на помощь спешат Юсуп и односельчане. Они очищают сцену от стражников. И в этот момент сидящая в зале Тася вздрагивает, так как слышит выстрел, за ним второй, третий… Падает штукатурка с потолка. В зале царит невероятный шум – зрители выражают свою радость криками и даже выстрелами в потолок. Юсуп перекрывает шум в зале громким голосом:
– Ингуши! Вы теперь свободны! Как и весь народ!
Магомед срывает с себя погоны и обнимает брата. Они снова вместе, как и в юные годы.
На поклон выходят артисты, авторы пьесы. Булгаков смущен. Он рад успеху, но чувствует, что смазана концовка, что зрители не поняли его мысли о том, что между братьями и вообще народом не должно быть гражданской войны. Но зал продолжает неистовствовать.
За кулисами артисты устраивают банкет за счет авторов – туземный отдел наробраза отвалил им за эту пьесу громадную сумму – двести тысяч рублей. Тася смотрит на возбужденных артистов, вспоминает мечту Миши о больших залах в крупных городах, и ей представляется такой зал в Москве, наполненный самой утонченной публикой… Она не может только установить время, когда это будет, какая пьеса будет играться, напрягает все ангельские силы и догадывается, что это будет не скоро, и вместо автора на сцене появятся его портреты, и она, уже не как земной, а обычный ангел, будет невидимо витать над ними.
Глава шестая Памятный Владикавказ
Город замер в ожидании неодолимых перемен. Шумно было только у машин и конных повозок, направляющихся по Военно-Грузинской дороге в Тифлис. Закрылись многие лавки и магазины. Только в одной лавке, хозяин которой закупил большую партию балыка, торговали рыбой за старые деньги, называемые «ленточными» – узкими и длинными, как лента. Общее уныние охватило город, и даже казалось, что поник бронзовый Александр I, красовавшийся у входа на Александровский проспект. И лошадь под ним выглядела обреченной и служащей большой мишенью для вражеской пули. Клемансо писал о царе, что этот «человек становится сильным, когда борется за существование своей Родины».
Но царь, освободивший Россию от наполеоновского нашествия, еще в 1875 году почил в городе Таганроге и ничем не мог помочь своим сородичам, ни гордым видом, ни своими подвигами, за которые, кстати, отказывался принять награды, не принял титул Благословенного. И запретил возводить
Георгий Евангулов в рассказе «Суфлер из будки» дает впечатляющую картину Владикавказа перед приходом красных: «Город был похож на издыхающее животное. Оно не умерло, а вороны клевали глаза, стаи мух жужжали над зияющими ранами. По вечерам улицы уже не были освещены, погасли витрины магазинов, и на затихших улицах одиноко выглядывали на театральной площади огни театра и цирка. Какая бы опасность ни угрожала городу – зрелища уходят последними. Зрелища – это воздух, без которого можно задохнуться в сгущающейся атмосфере опасности. Зрелища как бы подхлестывают тот остаток воли, который еще скоплен у этого сдыхающего животного-города. И чтобы облегчить его страдание, еще не хватало выстрела. И выстрел раздался. Двенадцать четких взрывов один за другим сотрясли город в одно прекрасное утро. То взрывались пороховые склады… Белые врывались в дома, в уцелевшие магазины и, взламывая, уносили то, что даже не могло пригодиться. В руке одного – ведро с халвой, у другого вместо фуражки цилиндр, у третьего в руках пакеты с медикаментами».
Люди теряли голову. На грани помешательства находилась и Тася, но держала себя в руках как могла. У нее была одна цель – сейчас спасти от смерти больного мужа и потом, если он выздоровеет, спасти от рук красных. Белый офицер, даже в мундире военного врача, все равно для них буржуй.
Случилось непредвиденное, но вполне возможное. Сыпной тиф косил людей. Юрий Львович Слезкин в своем дневнике писал: «С Мишей Булгаковым я знаком с зимы 1920 г. Когда я заболел сыпным тифом, его привели ко мне в качестве доктора. Он долго не мог определить моего заболевания, а когда узнал, что у меня тиф, – испугался до того, что боялся подойти близко, и сказал, что не уверен в себе… Позвали другого…»
Зная сложнейшие, особенно потом, уже при советской власти, взаимоотношения этих двух незаурядных писателей, вполне можно усомниться в том, что Булгаков «испугался до того, что боялся подходить близко», а отказаться лечить мог, но не из-за опасности болезни, а не будучи специалистом по ее лечению. Это выяснилось очень скоро, когда он заболел сам. Начались головные боли. Поднялась высокая температура. Жар был – хоть выжимай рубашку. Никаких поручений Тасе он не давал, она сама обратилась к местному очень хорошему врачу, потом приходил начальник госпиталя. Их диагнозы совпали – у Михаила возвратный тиф. Эта болезнь обычно возникает тогда, когда на ранке, сделанной вошью, саму ее раздавливают. Врач сказал, что это очень заразная болезнь, вызываемая спирохетами Обермайера. Лучше больного изолировать.
– Куда? – изумилась Тася. – Кто будет ухаживать за Мишей? Я у него – одна!
Военный врач хотел поместить больного у себя в госпитале, но предупредил, что госпиталь может покинуть город в любое время, возможно, даже сегодня вечером или завтра утром.
– Если будем отступать, ему ехать нельзя. Вы не довезете его до подножия Казбека.
– Пусть остается дома, – решила Тася.
– Тогда знайте, – сказали врачи, – что у больного возможно чередование лихорадочных приступов. Инкубационный период закончился. Об этом говорит внезапное начало болезни, с ознобом, с температурой свыше сорока градусов. Появляются сильная головная боль в затылке, в икрах ног, крестце, тошнота, рвота, сонливость, бред, менингизм… Тяжелейшее заболевание, – вздохнул местный врач, – смерть может наступить от коллапса…