Михаил Илларионович Кутузов - полководец и дипломат
Шрифт:
Казалось бы, поскольку конечный военный успех служит обыкновенно наиболее существенным и убедительным мерилом целесообразности распоряжений и одаренности полководца, высокий талант Кутузова должен был быть признан и врагами и друзьями его. Он и был признан, и всякий раз, когда нужно было выйти из трудного положения, к Кутузову обращались. Нехотя, скрепя сердце делал это и царь. Но справедливой оценки своих стратегических достижений и подробного анализа их характерных черт Кутузов ни от современников, ни от ближайших поколений так и не дождался. Даже Суворову судьба не дала выявить свой гений так полно, как выявил свой гений Кутузов, которому пришлось и командовать громадными армиями, разбросанными на больших пространствах, и вести войны, от которых зависели честь и спасение государственной независимости России, и стать «вождем спасения», как назвал его Жуковский в своей «Бородинской годовщине».
С
Задолго до известного предостережения Наполеона, которое несколько раз давалось им в назидание его маршалам и генералам («Помните, когда вы обходите неприятеля, что он в это самое время может обойти вас»), Кутузов вполне самостоятельно держался этого взгляда и извлек из этого стратегического правила все нужные последствия. Наполеон имел случай убедиться, что Кутузов вообще в совершенстве постиг всю премудрость, касающуюся охраны армии от обхода, когда Кутузов через семь дней после занятия французами Москвы благополучно вошел в Красную Пахру, а затем двинулся к Тарутину и уже к 20 сентября был в Тарутине, в полной безопасности от обхода. И не только сам Наполеон, но и его историки, как французские, так и немецкие, никогда не узнали, что значение стратегического обхода и борьба против него продуманы Кутузовым давным-давно, задолго до гениального флангового марша в Красную Пахру и оттуда в Тарутино. Глубоко проникновенный выбор Кутузовым бородинской позиции на возможно далеком расстоянии от Москвы обеспечил успех этого марша и лишил Мюрата с авангардом, да и всю армию Наполеона возможности совершить обход кутузовских войск.
Одной из наиболее характерных особенностей Кутузова как полководца была всегдашняя забота, во-первых, о резервах и, во-вторых, об организации и обеспечении снабжения армии всем необходимым. Он старался по возможности не отрываться далеко ни от резервов, ни от обоза, хотя это, естественно, замедляло движение армии, и на примере Наполеона он видел, что никакие успехи, которые может сулить быстрое продвижение армии, не могут вознаградить за роковые последствия оторванности от резервов и от средств снабжения. Разговаривая в ноябре 1812 г., после сражений у Красного, с военнопленным офицером де Пюибюском, Кутузов категорически утверждал, что Наполеон погубил свою армию тем, что не остановился в августе 1812 г. в Смоленске. Конечно, это не значит, что Наполеон не потерпел бы дальше окончательного поражения, но оно не было бы таким уничтожающим. Такова, очевидно, мысль фельдмаршала.
И здесь же отметим, к слову, еще одну счастливую особенность ума Кутузова: он превосходно понимал основные свойства интеллекта и характера своего противника, назывался ли этот противник Мулла-пашой Виддинским или Измаил-беем, или верховным визирем, или Мюратом, или Наполеоном. Только что сказав де Пюибюску, что Наполеон погубил себя, не оставшись в Смоленске, Кутузов столь же решительно прибавил, что ожидать от Наполеона, чтобы он (в августе) остановился в Смоленске,-значит не знать Наполеона: «Все, что требует времени, осмотрительности и забот о деталях, не может иметь места в его намерениях».
В том-то и дело, что светлый, непредвзятый, проницательный взгляд Кутузова очень хорошо постигал и сильные и слабые стороны противника, а Наполеон не только недооценивал, но и решительно не понимал разносторонних и громадных умственных ресурсов и замечательных политических и стратегических дарований старого фельдмаршала. Войну Наполеона, предпринятую против России, Кутузов считал какой-то дикой странностью, своего рода безумием. Эти слова победоносного фельдмаршала в ноябре 1812 г. должны были прозвучать как роковой приговор в ушах французского офицера, потому что Кутузов прибавлял: «Вы уже не можете более противопоставить мне ни кавалерию, ни артиллерию».
Одна из самых могучих и самых счастливых особенностей интеллекта Кутузова заключалась в том, что никогда он не был и не ощущал себя только полководцем, дающим сражения, или только дипломатом, ведущим переговоры, или только государственным человеком - правителем и устроителем большого края. Помогая Суворову и Потемкину в Крыму в 80-х годах XVIII в., он сегодня воюет с татарскими партиями, завтра ведет с ними переговоры, послезавтра административно устраивает территорию, последовательно переходящую под власть России, а потом, когда это оказывается нужным, опять обращается к мечу и опять к дипломатии. Когда в порядке опалы в октябре 1806 г. его назначают киевским военным губернатором или на такую же должность в Литву в июле 1809 г., то он, вводя упорядоченную администрацию, преследуя злоупотребления, в то же время успешно и умело и в Киеве и в Вильне считается с национальными стремлениями и обезвреживает планы Наполеона вызвать восстания или брожения в польском и литовском населении, с полным успехом пуская для этого в ход всю тонкость своего ума и дипломатические свои таланты, потому что ни в тильзитские, ни в эрфуртские дружеские излияния обоих императоров он не верит и знает, какая угроза висит над русскими западными губерниями и Литвой со стороны наполеоновского герцогства Варшавского и как ловки тайные агенты Наполеона в Литве, подсылаемые из Парижа и из Варшавы. Когда он получает очень замысловатое поручение - ликвидировать многолетние ошибки и всякие вольные и невольные неудачи слабых и неспособных своих предшественников и закончить больше пяти лет длившуюся турецкую войну, то здесь всякий осведомленный и беспристрастный человек не знает, кому больше удивляться-гениальному полководцу, искуснейшим маневром то на левом, то на правом берегу Дуная надломившему, а потом разгромившему турецкую армию под Рущуком и после Рущука, или же несравненному виртуозу дипломатического искусства, который сослужил России такую службу Бухарестским миром.
Эта разносторонность ума и дарований позволяла Кутузову выискивать такие неожиданные средства, прибегать к таким ресурсам и достигать таких результатов, которые другим не приходили и в голову. Предупредить войну, пока она еще только угрожает, или поскорее ее окончить, если есть хоть какая-нибудь возможность достигнуть желаемых результатов мирными переговорами, - вот черта, очень характерная для Кутузова.
К чему, собственно, если не считать нескольких второстепенных политических и коммерческих успехов, сводилось основное достижение кутузовской миссии в Константинополе в 1793-1794 гг.? К тому, что турки убедились не только в ненужности, но и в опасности для них политической дружбы с Францией. Этим была предупреждена и, во всяком случае, надолго отсрочена война и ликвидировалось неспокойное положение на Черном море. Такую же трудную и очень в тот момент нужную роль сыграл Кутузов и во время своего внезапного командирования Павлом I в 1798 г. в Берлин в качестве чрезвычайного посла. Русское правительство крайне недовольно было сепаратным миром Пруссии с Францией, заключенным в Базеле в 1795 г. Но Кутузов понял свою миссию так, что выгодней не углублять, а, скорее, ликвидировать это чувство раздражения и неудовольствия. Это ему вполне удалось, и опасное в тот момент охлаждение было ликвидировано без вреда.
Только что нами было отмечено, что Кутузов там, где это было возможно без ущерба для интересов и для чести России, стремился не только предупреждать, но по возможности и сокращать военные действия и достигать намеченных результатов, уже не прибегая к силе оружия. Воюя ли с Турцией или с Францией, Кутузов не переставал думать о том, нельзя ли для сокращения войны использовать внутреннее положение страны противника. Необыкновенно показательна в этом смысле беседа Кутузова с уже упомянутым пленным французским офицером де Пюибюском о том, возможно ли ждать в самой Франции решительного выступления против Наполеона, которое сломило бы его власть и, во всяком случае, лишило бы его возможности продолжать войну.
Передавая в точности (в диалогической форме) эту беседу с Кутузовым, шедшую на французском языке, де Пюибюск отмечает, что фельдмаршал дважды затрагивал вопрос о возможной будущей роли «охранительного сената» в борьбе против бесконечного самовластия императора и против новых и новых рекрутских наборов. Тут слова «le senat conservateur» следует переводить не «консервативный», а «охранительный» сенат, то есть охраняющий конституцию. Кутузов знал, что это официальный титул сената, учрежденного Наполеоном. Этот сенат состоял из назначаемых фактически императором подобострастных чиновников, да и «конституция», которую они были призваны «охранять», заключалась лишь в юридическом оформлении бесконтрольной власти самодержца.