Михаил Романов

Скрынников Руслан Григорьевич

3 июня 1634 года между Россией и Речью Посполитой был подписан Поляновский мирный. до го вор. Русские вывели свои войска из занятых ими пограничных городов, за исключением Серпейска. Россия вынуждена была признать захваты и согласиться на границы, установленные по Деулинскому перемирию 1618 года. Москва согласилась уплатить королю секретную контрибуцию в размере 20 000 рублей. В свою очередь, Владислав отказался от титула царя Московского и отослал в Москву утвержденную грамоту об избрании на царский трон.

Королевские послы считали договор своей крупной дипломатической победой. В самом конце переговоров они предложили на месте, где такое великое и славное дело свершилось —

был заключен мирный договор, насыпать два больших кургана и поставить два каменных столпа и на тех столпах написать государские имена. Московские послы отвечали, что в Московском государстве «таких обычаев не повелось и делать этого не для чего».

В самой Москве власти затеяли розыск о причинах катастрофы под Смоленском. Простейшее объяснение сводилось к тому, что виновниками разгрома были Шеин и другие изменники. Для суда над ними была образована авторитетная боярская судная комиссия. В нее вошли бояре князья Иван Шуйский и Андрей Хилков-Стародубский, окольничий Василий Стрешнев.

Будучи в плену в Литве, боярин Шеин присягнул на верность Сигизмунду III и его сыну Владиславу «на всей их воле». Прошло пятнадцать лет, и дума объявила, будто воевода целовал крест королю тайно и не известил о том царя Михаила. При осаде Смоленска Шеин якобы остался верен присяге царю Владиславу, «во всем ему (королю) радел и добра хотел, а государю изменял». Подобного рода обвинения были легковесными. Боярин вел себя в точности как Филарет Романов. Он разыграл роль верноподданного царя Владислава и тем спас себе жизнь. Когда Шеин вместе с отцом царя вернулся из Польши в Москву, ему не было надобности оправдывать свое поведение в плену.

Главной провинностью Шеина и его помощников воевод было признано их самостоятельное решение о капитуляции; «вы, — значилось в «обвинительной сказке», — мимо государева указа, изменою и самовольством королю крест целовали, наряд и всякие запасы отдали», выдали на расправу польских перебежчиков и русских лазутчиков, ходивших в королевский лагерь за вестями.

Поляки соглашались оставить воеводе двенадцать легких полковых орудий. Боярин не взял пушек. Как пояснили сами поляки в ходе последующих мирных переговоров, Шеин одарил ими литовского канцлера. Этот жест должен был показать противнику, что у России осталось еще много пушек. В Москве этот эпизод сочтен был веским доказательством измены.

На суде Шеину припомнили случай, происшедший до выступления воеводы под Смоленск в 1632 году. На отпуске во дворце Шеин напомнил думе о своих службах отечеству в те времена, когда одни воеводы, истекая кровью, обороняли Смоленск, а другие сидели за печью. В 1632 году бояре промолчали, опасаясь вызвать гнев Филарета. Но после поражения под Смоленском ему вменили в вину надменную речь.

К моменту суда старшие из членов Семибоярщины сошли со сцены. Однако в думе продолжали заседать Иван Романов, Федор Шереметев, князь Борис Лыков. Они несли полную ответственность за деяния боярского правительства. Слова Шеина оскорбили их, но и не только их. Стольник Михаил Романов находился при дяде Иване Никитиче в подчинении Семибоярщины. Великий государь ни разу не вышел с оружием на поле брани, чтобы защитить православное царство.

Конфликт Шеина с Боярской думой приобрел резкие формы еще в то время, когда воевода находился в осадном лагере. Одержимые завистью, повествует автор Хронографа, бояре стали клеветать на Шеина, о чем ему стало известно. Оправдываясь, он начал «грубо отписывать» на Москву, ему отвечали «с осуждением да с опалой».

Дело затрагивало особу царя. «Если бы государь возложил упование на вседержателя Бога, — записал молву автор

Хронографа, — и пошол сам, то успел бы в деле»; но «государь не изволил на поляков идти, потому что был муж милостивый, кроткий, крови нежелательный».

Во время суда над Шеиным был арестован служивший ему сын боярский Любим Ананьев. Его обвинили как шиша или лазутчика боярина. Любим ссорил воеводу со многими знатными людьми. Лазутчика били кнутом и сослали в тюрьму в Сибирь.

Боярский суд признал вину Шеина доказанной и приговорил его вместе с сыном Иваном к смертной казни. Сын должен был ответить за мнимое предательство отца.

Двое старших воевод князь Семен Прозоровский и князь Михаил Белосельский, не сумевшие защитить передовые позиции на Покровской горе, были также приговорены к смерти. Но кара была смягчена. Как значилось в приговоре, ратные люди из осадных полков заверили царя, что Прозоровский радел о службе, а Белосельский болел, из-за чего казнь была заменена им ссылкой в Сибирь.

Характерно, что прлковые дворяне не заступились за Шеина и Измайловых. Шеин был человеком крутого нрава, добивался своих целей, не считаясь с потерями, строго наказывал тех, кто нарушал его приказы. Во время приступа воевода велел продолжать обстрел стен Смоленска из орудий, невзирая на потери среди своих. Для сбора кормов Шеин выделил себе богатые волости, и ратников, которые пытались собрать там продовольствие для себя, боярин велел сечь плетьми.

Как и Шеин, окольничий Артемий Измайлов был обвинен в том, что подписал капитуляцию без приказа на то государя. Вместе с ним ответ держали двое его сыновей. Одному из них — Василию — вычитаны были следующие вины перед казнью: «Ты, Василий, будучи под Смоленском, воровал, государю изменял больше всех, съезжался с литовскими людьми, Захаром Заруцким и Меделянским и с государевыми изменниками, Юшкою Потемкиным, Ивашкою Мещериновым и другими, к себе их в стан призывал, с ними пировал, потчевал и дарил, и от них подарки с братом своим Семеном принимал, ночевать их у себя унимал, они у тебя были и ночевали, а приезжали к тебе с своим кормом и питьем и провожали тебя до стану, и ты разговаривал с ними обо всем, что. годно литовскому королю. Да ты же, Василий, будучи под Смоленском и из-под Смоленска пришедши в Можайск, хвалил литовского короля, говорил: «Как против такого великого государя монарха нашему московскому плюгавству биться? Каков был царь Иван, и тот против литовского короля сабли своей не вынимал и с литовским королем не бивался».

В конце Ливонской войны Россия была разорена дотла, и Грозный действительно избегал сражений с Баторием. Однако упоминание о «московском плюгавстве» оскорбило думу.

Измайловы многим были обязаны покровительству Филарета. Но как и многие другие дворяне, они осуждали крутого и властного патриарха за беспрестанное вмешательство в мирские дела. В судном деле значилось: «Да ты же, Василий, услыша о смерти великого государя патриарха Филарета Никитича, говорил много воровских непригожих слов, чего и написать нельзя».

Сыну Измайлова Семену вменили в вину то, что он под Смоленском «воровал, с литовскими людьми съезжался, говорил многие непригожие слова и литовских людей дарил».

Брат Артемия Тимофей служил в Казенном приказе. Его отставили от казны и сослали с семьей в Казань «для измены брата».

Казнь как наказание за проигранную битву противоречила многовековым традициям России. Никогда на Руси неудачливым воеводам не секли голов. Но для Шеина и Измайлова бояре сделали исключение. Палач обезглавил их за городом «на пожаре». Вместе с ними был казнен Василий Измайлов. Семен Измайлов был сослан в Сибирь.