Михаил Романов
Шрифт:
Переворот в таборах смешал все планы Минина и Пожарского. Надежды на скорое освобождение Москвы рухнули. Пожарский не мог выступить к столице, пока там распоряжались сторонники самозванца. Государевым «изменникам», не желавшим признавать доброго «Дмитрия», грозил суд казацкого круга.
Ярославль стал подлинной Меккой для земских городов, отказавших в поддержке «вору». Замосковные, волжские и поморские посады посылали в Ярославль свои военные силы либо запрашивали к себе воевод с подкреплениями. Ратники Пожарского направились в разные стороны — в Тверь, Владимир, Ростов, Касимов. Они взяли под контроль дороги, связавшие Ярославль с Севером. Поморье стало базой снабжения нового
Раскол земского освободительного движения привел к распаду территории земщины. Объединив вокруг себя многие города, ярославский Совет поневоле должен был взять на себя управление ими. Нижегородский мещанин Минин стал душой нового правительства. Его титул звучал необычно и внушительно — «выборный всею землею человек».
В течение короткого времени Минин заново организовал систему управления уездами, отказавшимися признать власть Лжедмитрия III. В Ярославле стали действовать свои приказы. В город стекались дворяне, стрельцы, пушкари. Воеводы производили смотр вновь прибывшим и определяли им жалованье. Поместный приказ приступил к раздаче земель оскудевшим дворянам.
Новая власть взыскивала налоги повсюду, где было возможно. В Ярославле был организован Монастырский приказ. Монастыри обладали крупными богатствами, и Минин охотно обращался к ним за займами. Большую помощь Второму ополчению оказали солепромышленники Строгановы, предоставившие заем в четыре тысячи рублей. Несколько московских купцов дали тысячу рублей.
Вместе с пожертвованиями Казенный приказ ополчения получил немало серебряных вещей. Кузьма мгновенно оценил ситуацию и устроил в городе Денежный двор. Мастера переплавляли вещи и били монету, которую казна тут же использовала на жалованье ратным людям.
Для решения наиболее важных дел Минин и Пожарский постоянно вызывали к себе выборных. В этих случаях города получали наказ «по всемирному своему совету присылать изо всяких чинов людей человека по два (и по три) и совет свой отписать за своими подписями».
Пожарский делал все, чтобы сплотить патриотические силы страны. В состав ярославского Земского собора входили престарелый боярин князь Андрей Петрович Куракин, бояре Василий Морозов, князь Владимир Долгорукий и окольничий Семен Головин. Родственники Куракина и Головина входили в Семибоярщину, а сам Долгорукий сидел в Кремле с «литвой» до марта 1611 года.
Членами Совета в Ярославле стали князь Никита Меньшой Одоевский, князь Петр Пронский, князь Иван Черкасский, князь Иван Троекуров, князь Дмитрий Черкасский, братья Шереметевы и другие.
Земское правительство возлагало большие надежды на поддержку со стороны казанцев. Но «Казанское государство» отказалось повиноваться ярославскому Совету земли и вернулось в Казань. Раздор едва не привел к кровопролитию.
Совет стремился ограничить размах военных действий, чтобы сохранить силы для московского похода. Когда стало известно о появлении запорожцев в Старой Руссе и Бежецке, против них был послан князь Дмитрий Черкасский. Запорожцы отступили, а воевода не стал их преследовать. Позднее он был послан против казаков Заруцкого, стоявших в Угличе, и разгромил их.
Минин и Пожарский помнили о судьбе Ляпунова и не помышляли о возрождении триумвирата. Под текстом соборной грамоты князь Дмитрий приложил руку десятым, признав тем самым местническое превосходство девяти других более знатных бояр и стольников. Впрочем, своим «чином» Пожарский мог поспорить с любым влиятельным лицом — «по избранию всей земли Московского государства всяких чинов людей у ратных и у земских дел стольник и воевода князь Пожарский».
В дни ярославского стояния земские люди учредили новый герб. Начиная с Отрепьева самозванцы неизменно выступали под знаменами с двуглавым орлом. Ополчение избрало другую эмблему — льва. Большая земская печать несла изображение «двух львов стоячих», меньшая дворцовая печать — «льва одинокого».
Земский совет, функционировавший в Ярославле, непрестанно повторял в грамотах к городам, что «земля» должна без промедления избрать себе законного царя. «Сами, господа, все ведаете, — писали руководители собора, — как нам ныне без государя против общих врагов — польских, и литовских, и немецких людей, и русских воров стояти? И как нам без государя о великих о земских делах со окрестными государи ссылатися и как государству нашему впредь стояти крепко и неподвижно!» Надо спешить, говорили земские люди, чтобы от свалившихся бед Московское государство без государя до конца не разорилось.
Ярославские власти приступили к практической подготовке дела царского избрания. Они предложили городам выработать специальные решения — «приговоры» и прислать их со своими представителями, «чтобы нам (собору) с совету всего государства выбрали, общим советом государя».
Ляпунов обличал Семибоярщину в предательстве и предлагал отбирать у них великие вотчины и поместья. Ярославский Совет возлагал всю вину на изменника Михаила Салтыкова и ни словом не упоминал об ответственности главных бояр. «Ляпунов, — писали члены Совета, — литовских людей в Москве осадил и тесноту им великую учинил». Члены боярского правительства словно бы и не сидели в осаде с «литвой» и не сражались против земских людей. В отличие от Ляпунова второе земское правительство считало, что великих бояр нельзя отстранить от дела царского избрания.
Минин и Пожарский удалили из соборных постановлений об избрании царя все, что могло компрометировать московскую думу.
В поисках кандидата, который мог бы устроить всех, члены Совета обратили взоры в сторону шведского принца.
Митрополит и бояре, сдавшие шведам Новгородский кремль, шли по стопам московской Семибоярщины. Новгородская трагедия повторила московскую. Послы Новгорода Великого выехали в Швецию, чтобы привезти оттуда шведского принца и посадить его на «Новгородское государство». Но их задержали в Стокгольме на полгода. В Швеции на трон взошел Густав II Адольф. Делагарди клялся, что шведское правительство во исполнение договора немедленно пришлет в Новгород принца Карла Филиппа. Но Густав Адольф, подобно своему двоюродному брату Сигизмунду III, желал сам занять русский трон. В начале марта 1612 года он обескуражил новгородцев сообщением о том, что вскоре лично прибудет в Новгород и постарается найти средства к умиротворению Русского государства. Густав ни словом не упомянул об отпуске в Новгород принца Карла Филиппа. Власти Новгорода были встревожены перспективой превращения их «государства» в шведскую провинцию, оккупированную коронными войсками. Вмешательство Густава Адольфа испортило игру, которую вел Де-лагарди. Ему потребовалось немало времени, чтобы успокоить встревоженных новгородцев.
Военачальники Густава Адольфа действовали в Новгороде совершенно так же, как полковники Сигизмунда III в Москве. Они щедро жаловали боярам земли за измену собственному народу. Главный воевода князь Иван Одоевский получил от Делагарди огромный погост с 4500 четвертями пашни неподалеку от самого Новгорода.
Новгородские верхи вскоре оказались в полной зависимости от шведских военных властей. Бояре и митрополит слезно упрашивали Делагарди не отлучаться из Новгорода. В противном случае, говорили они, неизбежно возникнет раздор между войском и народом, некому будет подавлять «смуты», и народ отпадет от Швеции.