Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765
Шрифт:
Ломоносов быстро огляделся в маленьком горном городке и вошел в колею тамошней жизни. Через две недели после прибытия во Фрейберг Ломоносов присутствовал при довольно редком зрелище — ночном шествии рудокопов, устроенном по случаю посещения города королем Польши и Саксонии 10 августа 1739 года. В шествии приняли участие все рудокопы и штейгеры из окрестных рудников, всего 3538 человек. Они двигались от городских ворот к замку, разделенные на «хоры», размахивая в темноте маленькими рудничными лампами и наводнив узкие улицы Фрейберга мелькающими повсюду огоньками. Впереди первого «хора» шел «рудоискатель» с «волшебной вилкой» в сопровождении двух юношей с факелами. За ним выступали восемь главных берг — и шихтмейстеров в длинных одеяниях из черного бархата. Яркие факелы освещали большие подносы, на которых искрились и мерцали серебряные, медные, свинцовые, оловянные руды, колчеданы и обманки, желтоватые куски серы и мышьяковых руд, пирамиды из асбеста и серпентинного камня, пузатые бутылки и кубки с купоросным маслом и другими продуктами горной промышленности. [159]
159
Описание
Шествие закончилось в полночь. Саксонский король не удостоил рудокопов ничем, кроме милостивой улыбки, и не проявил особого интереса к горному делу. Фрейбергским старожилам невольно вспоминалось другое. Около тридцати лет назад, точнее 22 сентября 1711 года, на пути в Карловы Вары во Фрейберг заглянул русский царь Петр I. Он остановился в замке, и в честь его состоялось такое же шествие рудокопов. Звенели цитры и триангели, сверкали факелы и лилась песня, рожденная под землей и рвущаяся к небу. Восхищенный Петр приказал выкатить рудокопам и плавильщикам десять бочек вина, которые были тут же весело распиты за его здравие. На обратном пути из Карловых Вар в октябре того же года Петр внимательнейшим образом осмотрел горные выработки и заводы под Фрейбергом, сам спускался в штольню, поработал некоторое время ломом и молотком и собственноручно добыл несколько кусков различных руд. [160] Фрейбергские рудокопы бережно хранили орудия, которыми пользовался Петр, работая в шахте. Это напоминание о Петре заставляло Ломоносова еще выше поднимать голову на чужбине, мужественнее и тверже отстаивать свое национальное достоинство.
160
Gustav Eduard Benseler. Geschichte Freibergs und seines Bergbaues, Freiberg, 1853, S. 1119.
Ломоносов и его товарищи занимались с большим усердием, и даже придирчивый и предубежденный против русских студентов Генкель должен был признать, что «занятия их металлургией идут успешно», как он писал в Петербург 24 декабря 1739 года. В этом же письме Генкель даже обращает внимание Корфа, что «моим любезным ученикам нет никакой возможности изворачиваться 200 рейхсталерами в год, иначе, в их же ущерб, пришлось отказывать им в некоторых необходимых предметах». Но Генкель пустил слезу, преследуя свои цели, а отнюдь не из сочувствия к своим «любезным ученикам». Задолго до того, как во Фрейберг прибыли русские студенты, Генкель стал мелочно торговаться с Петербургской Академией, выпрашивая, а потом и выклянчивая различные прибавки, выставляя при этом свое усердие и заботу об учениках. Он присмотрел для них «комнаты с каморками» у своих знакомых и рассчитал, что они могут получать из гостиницы, «платя четыре гроша, суп, двоякого рода варенья и рыбу или жаркое, но без пива, хлеба, масла и сыра». Но зато он подробно выписывает статьи расхода на маркшейдерские инструменты, на поездки на «дальние разработки» и т. д. «Иногда представляется случай, — писал Генкель, — приобрести выгодно хорошую и редкую руду, следовательно ее не должно выпускать из рук. Мало-помалу придется купить также ту или другую модель машин, печей и т. п., где также нужно пользоваться случаем». Все эти «случаи», разумеется, должен был находить сам Генкель и тратить деньги по своему усмотрению. Выпрашивая надбавку на содержание студентов по пятьдесят рублей на каждого, Генкель предлагал Корфу «хитроумный план». Студенты не должны ничего знать об этой прибавке и остаться при том убеждении, что им по прежнему отпускают сто пятьдесят рублей, «а между тем, частным образом, в виде займа и как бы на свой риск, все-таки исподволь выдавать им на вспомощевание и остальные пятьдесят рублей». «Я уже имею к ним столько доверия, что они сами будут осторожнее и не станут тратить денег на пустяки», — лицемерил перед Корфом Генкель, вознамерившийся стать одновременно и ростовщиком и благодетелем и притом за счет русской казны.
На самом же деле от него трудно было получить даже законно причитающийся каждый месяц талер. Ломоносов бедствовал и голодал. При его богатырском росте и телосложении он не мог продержаться на скудном гостиничном обеде из жалкого супа и чахлого жаркого. Отношения его с Генкелем портились со дня на день и скоро достигли чрезвычайной остроты.
Берграт Генкель был черств, сух, груб и надменен. Он был совершенно лишен внутреннего доброжелательства и педагогического такта. Считая своим долгом держать в строгости набедокуривших студентов и всячески их обуздывать, он ничего не мог противопоставить им, кроме педантической требовательности и резких окриков. При этом нельзя было понять, где, собственно, кончается строгость и начинается простое корыстолюбие. Генкель держал русских студентов в чертом теле и брал за обучение их по 333 рейхсталера с человека, тогда как местные студенты платили всего по 100. Но, главное, он вовсе не хотел считаться с их умственными интересами и стремлением к самостоятельной работе.
По словам академика В. И. Вернадского, «Генкель был химик старого склада, без следа оригинальной мысли, сделавший, однако, ряд верных частных наблюдений, выросший в практической школе пробирера и металлурга». [161] Медик и аптекарь по образованию, он пристрастился к минералогиии, осев во Фрейберге, стал знатоком горного дела. Но он был совершенно лишен научного кругозора, и его кропотливая ученость была пронизана самыми старомодными представлениями. Среди написанных им нескольких книг и руководств выделялась выпущенная в 1722 году «Флора Сатурна. О родстве растений с царством минералов». В этом пухлом сочинении, насчитывавшем 670 страниц, Генкель утверждает, что то обстоятельство, что, например, самородное серебро образует прожилки, похожие на ветвистое дерево,
161
В. И. Вернадский. О значении трудов Ломоносова в минералогии и геологии. В кн.: «Ломоносовский сборник. Материалы для истории развития химии в России», М., 1901, стр. 8.
Отсталость рассуждений Генкеля, хотя бы по сравнению с популярными статьями в петербургских «Примечаниях к Ведомостям», била в глаза. На Ломоносова снова пахнуло старой схоластикой в сочетании с мелочным техницизмом средневекового ремесленничества. «Он презирает всякую разумную философию, — писал Ломоносов о Генкеле в Петербург, — и когда я однажды по его приказанию стал излагать перед ним химические феномены, то он тотчас же повелел мне замолчать (ибо сие было изложено не по правилам его перипатетической концепции, а согласно правилам механики и гидростатики), и он (Генкель. — А. М.)по своей всегдашней заносчивости подверг насмешке и глуму (мое изложение) как вздорное умствование». [162] «Сего господина, — запальчиво писал Ломоносов, — могут почитать кумиром те токмо, которые коротко его не знают; а я бы не хотел поменяться с ним своими хотя и малыми, однакож основательными познаниями, а посему не вижу причины почитать его своей путеводной звездой и единственным спасением». Он недоволен всей системой преподавания Генкеля. Даже специальный курс металлургической химии вызывает его нарекания: «Что до курса химии надлежит, то он за первые четыре месяца едва с изложением учения о солях управился, на что и одного месяца хватило б для всех протчих главнейших материй, как то: металлов, полуметаллов, земель, камней и серы».
162
Письмо к Шумахеру от 16 ноября 1740 года. Оригинал на немецком языке. Цитату приводим в нашем переводе. Примечательно указание Ломоносова на перипатетический (т. е. аристотелевский) характер научных воззрений Генкеля.
Ломоносов с иронией говорит, что Генкель с важным видом вещал общеизвестные истины: «самые обыкновенные процессы, о которых почти во всех химических книжках написано, держит в тайности, так что из него не легко их вытащить и на аркане».
Ломоносову было в то время уже двадцать восемь лет. Вполне сложившийся человек всё время должен был переносить обращение с собой, как с провинившимся школьником. Его горячая и необузданная натура протестовала против всего мещанского, педантического уклада в доме Генкеля. Въедливая опека и самодовольство «берг-физикуса» были нестерпимы. Ломоносов томился и тосковал. Генкель совал нос решительно всюду и даже доносил по начальству, что Ломоносов поддерживает «подозрительную переписку» с какой-то марбургской девушкой.
Раздражение Ломоносова возрастает. Но он продолжает сдерживаться и, стиснув зубы, работает. Он отлично видит всю скудость и недостаточность науки, которую ему преподносил Генкель, и хорошо сознает, что горному делу «гораздо лучше можно обучиться у любого штейгера, который всю жизнь свою в рудниках проводит, нежели у него». «Естественную историю, — писал Ломоносов Шумахеру, — нельзя изучить в кабинете господина Генкеля из его шкапов и ящиков, нужно самому в разных рудниках побывать и сравнить местоположение, свойства гор и почвы и взаимное отношение заложенных в них минералов».
Ломоносов использует свое пребывание во Фрейберге, чтобы самостоятельно изучить горное дело. Не случайно отмечал он потом в своей книге «Первые основания металлургии», что, «приехав из Гессенской земли в Саксонию, принужден был я учиться в другой раз немецкому языку, чтобы разуметь, что говорят рудокопы и плавильщики». Он толкует со старыми мастерами — рудознатцами, делящимися с ним своим опытом и рассказывающими о различных происшествиях на рудниках. «При Фрейберге, — писал впоследствии Ломоносов в своем сочинении «О слоях земных», — найдены в старинном некотором оставленном руднике зарослые в камне человеческие кости и притом рудокопные инструменты. Генкель о сем издал в печать в своих сочинениях; и мне слышать случалось от самовидца сего дела от тамошнего маркшейдера Бейера». Ломоносов часто сам спускается в рудники и настойчиво, следуя намеченной им самим программе, изучает строение «слоев земных» и техническую постановку дела. «Весьма глубокие рудники, хотя не серебром или золотом, однако знатным количеством свинцу и меди, с другими минералами к труду привлекают, так что в Саксонии при осматривании рудников мне в гору опускаться случалось почти прямо вниз до сорока лестниц, каждая по четыре сажени. Ниже итти не допускала вода, потому что тогда одолела около семи лестниц».
Его зоркие и внимательные глаза присматриваются ко всему, что он видит в рудниках, что дает ему потом возможность ярко и наглядно описывать всё виденное. Он изучает характер руд и особенности месторождения отдельных минералов. Особенно его интересует слюда, добычу которой он видел еще на Белом море.
Ломоносов интересуется прошлым Фрейберга и делает выписки из старинных хроник, используя их потом в своих научных трудах. В своем «Слове о явлениях воздушных», произнесенном Ломоносовым в 1753 году, он ссылается на «Фрейбергский летописец», сообщающий о страшней грозе, пронесшейся над городом: «В 1556 году, декабря 29 дня, середи ночи взошла бурная громовая туча, которою в окрестных местах шестнадцать церквей молниею ударены и сожжены были; однако притом ни о едином повреждении рудников не упоминается, хотя ими тамошние горы везде и во все стороны прокопаны».