Михаил Зощенко
Шрифт:
Выполняя это приятное поручение. Корней Иванович не сомневался, что Зощенко будет не только польщен, но и от души обрадован: издание трехтомника — это ведь не только признание заслуг писателя перед литературой, это еще и немалая материальная выгода А какой писатель не дорожит возможностью получить хороший гонорар! Помимо чисто житейских радостей, это еще и возможность спокойно работать, не размениваясь на мелочи, на обязательную литературную поденщину, благословенная и столь редко достижимая возможность
Короче говоря. Корней Иванович имел все основания полагать, что Зощенко, узнав, какой он приготовил ему нынче сюрприз, будет счастлив.
Но Зощенко не только не выразил по этому поводу восторга, но даже не проявил ни малейшей заинтересованности.
Он сказал:
— Это мне не любопытно. Получишь 15 тысяч и разлениться, ничего делать не захочешь. Писать бросишь. Да и не хочется мне в красивых коленкоровых переплетах выходить. Я хочу еще года два на воле погулять — с диким читателем дело иметь.
Кто же он такой — этот дикий читатель, контакт с которым ему был важнее и дороже и денег, и почета, и красивых коленкоровых переплетов?
Примерно в это же время Зощенко опубликовал небольшую книгу, состоящую из писем читателей к нему. Эти читательские письма он сопроводил короткими комментариями, а в предисловии к ней написал:
«Последние 2–3 года я получаю от читателей довольно много писем… Меня запрашивают, как жить, как писать стихи и что читать. Мне предлагают сюжеты, критикуют меня, одобряют и поругивают.
Видимо, читатель меня воспринимает не совсем так, как критика».
И дальше он довольно прямо давал понять, что этот настоящий, подлинный его читатель — тот самый «дикий» читатель, на которого он и хотел ориентироваться, — в отличие от критиков, воспринимает его правильно. Так, как он сам хотел бы, чтобы его воспринимали. И немудрено: ведь основная масса этих его «диких» читателей — это и есть те самые «уважаемые граждане», которые стали постоянными героями всех его коротких рассказов и главным его художественным открытием.
Западня
Один мой знакомый парнишка — он, между прочим, поэт — побывал в этом году за границей.
Он объездил Италию и Германию для ознакомления с буржуазной культурой и для пополнения недостающего гардероба.
Очень много чего любопытного видел.
— Ну, конечно, — говорит, — громадный кризис, безработица, противоречия на каждом шагу. Продуктов и промтоваров очень много, но купить не на что.
Между прочим, он ужинал с одной герцогиней. Он сидел со своим знакомым в ресторане. Знакомый ему говорит:
— Хочешь, сейчас я для смеха позову одну герцогиню. Настоящую герцогиню,
Ну, конечно, наворачивает.
И, значит, звонит по телефону. И вскоре приходит такая красоточка лет двадцати. Чудно одетая. Манеры. Небрежное выражение. Три носовых платочка. Туфельки на босу ногу.
Заказывает она себе шнельклопс и в разговоре говорит:
— Да, знаете, я уже, пожалуй, неделю мясного не кутила.
Ну, поэт кое-как по-французски и по-русски ей отвечает, дескать, помилуйте, у вас а ла мезон столько домов, время, дескать, наворачиваете, прибедняетесь, тень наводите.
Она говорит:
— Знаете, уже пол года, как жильцы с этих домов мне квартплату не вносят. У населения денег нет.
Этот небольшой фактик я рассказал так, вообще. Для разгона. Для описания буржуазного кризиса. У них там очень отчаянный кризис со всех сторон. Но, между прочим, на улицах у них чисто.
Мой знакомый поэт очень, между прочим, хвалил ихнюю европейскую чистоту и культурность. Особенно, говорит, в Германии, несмотря на такой вот громадный кризис, наблюдается удивительная, сказочная чистота и опрятность.
Улицы они, черт возьми, мыльной пеной моют. Лестницы скоблят каждое утро. Кошкам не разрешают находиться на лестницах и лежать на подоконниках, как у нас.
Кошек своих хозяйки на шнурочках выводят прогуливать. Черт знает что такое.
Все, конечно, ослепительно чисто. Плюнуть некуда.
Даже такие второстепенные места, как, я извиняюсь, уборные, и то сияют небесной чистотой. Приятно, неоскорбительно для человеческого достоинства туда заходить.
Он зашел, между прочим, в одно такое второстепенное учреждение. Просто так, для смеху. Заглянул — верно ли есть отличие, — как у них и у нас.
Оказывается, да. Это, говорит, ахнуть можно от вое торга и удивления. Волшебная чистота, голубые стенки, на полочке фиалки стоят. Прямо уходить неохота. Лучше, чем в кафе.
Что, думает, за черт. Наша страна ведущая в смысле политических течений, а в смысле чистоты мы еще сильно отстаем. Нет, думает, вернусь в Москву — буду писан, об этом и Европу ставить в пример. Конечно, у нас многие ребята действительно относятся ханжески к этим вопросам. Им, видите ли, неловко писать и читать про такие низменные вещи. Но я, думает, пробью эту косность. Вот вернусь и поэму напишу — мол, грязи много, товарищи, не годится… Тем более у нас сейчас кампания за чистоту — исполню социальный заказ.
Вот наш поэт находится за закрытой дверью. Думает, любуется фиалками, мечтает, какую поэму он отгрохает. Даже приходят к нему рифмы и строчки. Чего-то там такое,
Даже сюда у них зайти очень мило —
Фиалки на полках цветут.
Да разве ж у нас прошел Аттила,
Что такая грязь там и тут.
А после, напевая последний немецкий фокстротик Луфвидерзейн, мадам», хочет уйти на улицу.
Он хочет открыть дверь, но видит — дверь не открывается. Он подергал ручку — нет. Приналег плечом — нет, не открывается.