Микенский цикл
Шрифт:
Дедушка Ойней плохой! Он даже не хочет пригласить меня в гости. И видеть не хочет! Внезапно в горнице гремит гром. Почти как настоящий. Но я знаю – это не гром. Это дядя Капаней смеется.
– Подрались! Три ребра, рука и еще печенка. Шестилетний малец! Ну, ребята, я вам скажу! Прямо Геракл какой-то!
Когда дядя Капаней хохочет, горница становится совсем маленькой. Это потому, что дядя Капаней очень большой и высокий. И еще он очень шумный. Как гидра.
– Не сравнивай, – папино лицо почему-то дергается. –
Я не понимаю. Я ничего не понимаю. Папа почему-то не любит говорить о Геракле. А ведь Геракл женился на папиной сестре. У взрослых это называется «зять». Папе он зять, мне – дядя. А папа не хочет о нем даже вспоминать!
– Если он умрет, вы уедете в Тиринф, – негромко говорит дядя Эгиалей. – Так решил отец. Но... Будем надеяться.
– Лучше бы твой мальчишка Амфиарая ударил! – смеется дядя Капаней. – Нет, ну надо же, а? Шестилетний! Четырнадцатилетнего оболтуса! Геракл бы точно сказал: «Маленьких обижают!» Помните, как он орал? Ма-а-аленьких обижаю-ю-ют!
Не знаю, громко ли кричал дядя Геракл, но уж не громче дяди Капанея. Все улыбаются – даже папа. Даже дядя Полиник. То есть не улыбается, но... почти.
– Парня учить надо, – роняет дядя Эгиалей. – По-настоящему учить. И не только войне. Есть тут одна задумка...
Учить? Я снова удивляюсь. Я и так учусь. Уже полгода я хожу в гимнасий, там все бегают, прыгают. Я даже на колеснице ездил! Не сам, конечно.
– Ладно, пойду. Если что... Попытаюсь уговорить отца.
Дядя Эгиалей подходит ко мне, кладет руку на плечо (как дядя Капаней папе!).
– Выше нос, Тидид. Выше, еще выше!
Он улыбается. Я краснею. Я удивляюсь. Почему-то я думал, что меня станут ругать. Сильно ругать. А меня никто не выругал. Даже папа! Мне даже показалось, что папа испугался. И не за Амфилоха – за меня.
А зачем за меня пугаться? Я ведь не болен!
– У него то же, что и у меня, ребята. Понимаете?
«У него» – это у меня. Дядя Эгиалей ушел, а меня, кажется, просто забыли выставить за дверь.
– Он говорит, что ничего не помнит. Что он видел реку. И – все...
Дядя Полиник кивает, дядя Капаней – тоже. И снова я ничего не понимаю. Неужели папа болен? Но он не болен, он очень сильный! Его только дядя Капаней побороть может. Он – и, конечно, дядя Геракл.
...Когда папа был таким, как дядя Эгиалей, на него напали враги. В Этолии, где он жил. Папа их всех убил. Он молодец! А дедушка Ойней на него почему-то обиделся. Обиделся – и проклял.
– Мне это стоило очень дорого. Очень!.. Я думал, все кончится на мне...
Почему папа говорит так, будто я болен? И почему никто с ним не спорит?
– Мы, ребята, становимся опасны. Понимаете? Просто опасны.
– Конечно, опасны! – гудит дядя Капаней. – Пусть только кто сунется!
– Я не о том, – отец морщится, зачем-то трет щеку. – Мы все – я, ты, Полиник, Адраст, Тезей, Геракл – потомки богов. Так?
– Та какой я фотомок! – откликается дядя Полиник. – Сетьмая вода на финоградном сусле...
– Все равно. Нас даже называют героями. А какие мы герои? В каждом поколении – безумцы, калеки, просто больные...
Я совсем не понимаю папу. Да, мы все – потомки богов. И Сфенел, и Ферсандр, и даже Алкмеон с Амфилохом. Это – хорошо. Мы – герои!
– Какое-то... ядовитое семя. Геракл... Нет, не Геракл. Иолай, его племянник, сказал, что мы опасны для богов. Ладно, для богов – мы для людей опасны! Я думал, хотя бы Диомед...
– Нато бы к оракулу, – неуверенно предлагает дядя Полиник. – Жаль, Асклефий умер!
– Да иди ты со своими оракулами – басит дядя Капаней. – Ни приапа собачьего...
– Эй, здесь ребенок! (Это папа.)
– М-м-м... Ни пса они там не знают! Сидят у жертвенников, морды наели и каркают: «Воля богов! Воля богов!» Я бы всех этих пифий разложил бы на полянке и...
– Эй! (Это уже дядя Полиник.)
– М-м-м... И выпорол бы, чтобы людей не дурили и все идолы бы в костер кинул! Какие они боги? Засранцы приапо...
– Капаней!!!
(Это они оба – и папа, и дядя Полиник.)
– А пусть слушает! Слышишь, Диомед? Боги – они не боги! Они что, мир создавали? Человека создавали? Они пришли на готовенькое, расположились, как разбойники в чужом доме, и корми их! И деревяшкам кланяйся! А им все мало, проглотам. Овец мало – быков подавай! Быков мало – людей режь! Что, не так?
Глаза закрыты. Сейчас Зевс кинет молнию...
Сейчас!..
– А все потому, что мы их боимся. А чего их бояться?
– Потому что они сильнее!
Это папа. Я раскрываю глаза. Кажется, обошлось. Добрый Зевс не кинул молнию.
– Они сильнее. А если враг сильнее, ему надо платить дань. Что поделаешь...
И это папа?! Мой папа, который ничего не боится? На миг мне становится обидно за папу.
– Да не сильнее! – огромная ладонь дяди Капанея рассекает воздух. – Это мы – слабее. Вот Геракл. Взял Аполлона – и скрутил. И Таната скрутил! И Аида!
– Это сказки! – качает головой дядя Полиник. – Я его, Геракла, сфрашивал, когда он еще пыл... Ну, вы понимаете. С Аидом он не трался. Никто не может бороться с Гадесом.
– Потому что все мы – каждый за себя. А объединиться бы всем, таким, как ты, Ойнид. И я. И ты, Полиник. И даже Амфиарай. И Геракл. Да мы им!..
Молнии все нет. Кажется, Зевс простил дядю Капанея. Или просто не слышит? А может – испугался?
– Да ладно, чего скисли? – смеется дядя Капаней. – Все в порядке, только трусить не надо. А твой мальчишка, Ойнид, первым воином будет. Во всем Аргосе! Лучше тебя. И лучше меня!