Миллион миль
Шрифт:
Они отметили мое прибытие в бортовом журнале. Короткая запись: «Прибыл». Не «Зачислен» и не «Для прохождения службы». Существует старая традиция, согласно которой в бортовых журналах пишут «в направлении порта», а не «в порт». Не является ли это попыткой не дразнить судьбу: я просто «прибыл». И никто не может сказать заранее, сколько времени я здесь пробуду.
Однако с самого момента моего прибытия они помогли мне освоиться. Они угостили меня джином и засыпали вопросами о Лондоне и немецких бомбежках. На кораблях Его Величества сохранились благородные традиции гостеприимства.
Один за другим мне представлялись обитатели кают-компании. Старпом, низенький человек с ужасным языком, но отменный служака. Стармех,
Еще до того, как кончился ленч, я твердо понял, что попал на «счастливый корабль».
Мы вышли в море на следующее утро. Штаб — я всегда был в этом уверен — пребывал в хорошем настроении, потому что нас отправили уже после того, как закончился завтрак.
Моросил мелкий дождь, и погода была отвратительной. Кто-то предупредил меня, что если я не привезу с собой хорошую погоду, моя жизнь будет короткой.
Мы отправились патрулировать.
Для них это была навязшая в зубах процедура, но для меня первый патруль был полон событий и неожиданностей. Даже нудное хождение зигзагом в назначенном квадрате казался чем-то необычным.
Погода прояснилась, и мы увидели Сеуту, которая находилась на юг от Гибралтара. Мы увидели Кальпе, южный столп Геркулеса. Низкие холмы постепенно поднимались, пока не превратились в настоящие горы, а те выросли в скалистый массив Эль-Риф. Выходя на южную границу своего квадрата, мы могли видеть Тетуан. На северной границе мы различали дома на мысе Европа.
Мы болтались взад и вперед, а операторы асдика все это время бдительно прослушивали морские глубины.
Маленькие суденышки пересекали пролив. Рыбацкие парусники под красными парусами возвращались в Сеуту. Когда мы проходили мимо, моряки равнодушно смотрели на нас, не проявляя никаких чувств.
Наступила ночь, и Сеута превратилась в море огней. Ее венчала сверкающая цитадель, над которой высился искрящийся пик Эль-Мины. Ниже лежал сам город, сияющий словно бриллиантовая россыпь. На мягком черном бархате моря светились огоньки керосиновых фонарей рыбацких лодок. Над Тетуаном, расположенным чуть дальше, сияло смутное зарево.
Этот уголок мира таил в себе необъяснимую прелесть. Иногда он превращался в сказку, таящуюся в тени Геркулесовых Столпов. Иногда это было просто место, где сходятся два континента. Иногда здесь слышались отзвуки далеких, но славных событий. Улисс проплыл через эти ворота, разыскивая золотые яблоки Гесперид [5] . Карфагенян Ганнон прошел их и поплыл дальше, оставляя солнце по правой руке. Толпы мавров переправлялись через пролив, чтобы завоевать Европу во имя Аллаха. Их остановили на перевале Ронсеваль, и рог Роланда эхом отдавался среди темных холмов. А позднее через этот пролив переправлялись войска испанских королей, чтобы завоевать Африку во имя Христа.
5
Я считал, что это один из подвигов Геракла. Прим. пер.
Этот пролив видел берберийских пиратов, предававших огню города даже в Бристольском канале. Он видел викингов, плывущих в Византию. Он видел флот Нельсона, идущий к Трафальгару. И он видел тело адмирала, доставленное обратно.
В течение всей ночи мы следили за огнями Сеуты, оставляя их меркнуть позади, когда шли на север, и глядя, как они становятся все ярче, когда шли на юг.
Едва взошло солнце, я снова поднялся на мостик. Берег Африки все еще был виден у нас на траверзе. Вершины гор четко выделялись на фоне восхода. У подножия холмов виднелись яркие белые точки зданий. В этом уголке теплого моря царили мир, покой и красота. Война казалась бесконечно далекой.
Но нам напомнили, что она никуда не делась. Когда мы завтракали, вахтенный офицер услышал отдаленный взрыв. Нам показалось, что грохот прилетел со Скалы. Сначала на него не обратили внимания. Еще один воздушный налет на Гибралтар, мало ли их было.
Но затем из радиорубки сообщили, что в бухте Гибралтара обнаружена подводная лодка.
Все утро мы слушали новости об этой фантастической охоте. Нас не позвали участвовать в ней.
Это была не подводная лодка. Итальянцы решили повторить успешную операцию 1917 года в гавани Полы. Они попытались проникнуть в гавань Гибралтара на двух «странных приспособлениях» и атаковать стоящий у стенки «Ринаун». Операция провалилась, но все ее детали можно будет рассказать только после окончания войны.
А мы продолжили патрулирование, но в нашем районе противник не появился.
В четверг нас отозвали из патруля. В воздухе запахло чем-то необычным. По крайней мере, мне так показалось. Экипаж «Файрдрейка», который уже устал от новостей, сухо прокомментировал: «Еще один поход».
Мы торопливо заправились и пополнили запасы. После этого мы вышли в море, сопровождая «Ринаун» и «Барэм», и взяли курс на запад.
Я всегда находил определенную прелесть в этих выходах. Выйти в море уже само по себе приключение. Мы на эсминцах выходили раньше тяжелых кораблей и выполняли сложный ритуальный танец вокруг якорной стоянки. Мы спускались к выходу из бухты, проходили Альхесирас и возвращались обратно. Это увлекательный танец соло на зеркальном паркете Гибралтарской бухты. Затем, после выхода второго эсминца, он превращался в па-де-де, и завершался балетом в исполнении целой флотилии.
Однако этот танец имел глубокий смысл. Мы должны были обеспечить безопасный проход тяжелых кораблей через точку, которой они не могли миновать. Им предстояло выйти из бухты, и здесь противник мог их подкараулить, так как иного пути у них не было. При возвращении в порт им снова предстояло пройти это же место. Мы ощупывали и обнюхивали каждый ярд бухты.
Затем через выходные ворота медленно проходили наши «сундуки». После этого эсминцы выстраивались вокруг них в кольцо охранения.
На сей раз мы покинули Средиземное море и вышли в Атлантику. Что это означало — не догадывался никто. Имелось сообщение, что 4 французских эсминца прошли через Гибралтарский пролив и направились в Касабланку или Дакар. Люди начали строить догадки. Мы так и не узнали, что означал этот выход, потому что, как и совсем недавно у Азорских островов, ничего не произошло.
Наша эскадра в море представляла собой великолепное зрелище. Все три линейных корабля были по-своему прекрасны. Головным шел «Худ», самый красивый в мире линкор. За ним следовал «Ринаун», обладавший своеобразным изяществом. Его элегантный силуэт был олицетворением мощи и скорости. Шедший за ними «Барэм» был заметно короче, но его рубленные черты создавали впечатление прочности и несокрушимой мощи. Это было древко и наконечник копья.
Мы на эсминцах были острием и зазубринами лезвия. Наш лидер флотилии «Фолкнер» шел во главе эскадры, когда мы спускались по проливу к Танжеру. Мы шли по обе стороны от линкоров. Тонкие серебряные струи кильватерных следов резко выделялись на темной глади моря.