Милосердие Латимера
Шрифт:
— О! — вскрикнула она. — Вы… вы… я знаю, кто вы… вы… — она уставилась широко раскрытыми глазами через стол на…
— Диана Портер, — представилась та.
— Конечно! О, дорогая, примите мои извинения за то, что не сразу узнала вас. Я видела вас по телевизору. Ваши чтения из Норвича были так прекрасны! Вы знаете, я храню один экземпляр рядом с кроватью и читаю по несколько страниц каждый вечер, но в вашем прочтении текст приобрел особый смысл… Я так рада, что… — И мисс Таргет выразительно замахала руками, находя силу своего голоса недостаточной для того, чтобы выразить свои
— Спасибо, мисс Таргет, — сказала Диана. — Всегда приятно узнать, что твой труд так ценят.
Мисс Таргет, одна из тех тысяч, кому люди, выступающие по телевизору, представляются существами необычными, возвышенными, а внимание их воспринимается как внимание королевское, просияла от удовольствия.
— О, моя дорогая, — это было все, что она смогла выдавить из себя, но интонация, с которой произнесла мисс Таргет три слова с выразительными легкими движениями, свидетельствовали о ее глубокой уверенности в том, что она не достойна такой благодарности.
Мальтрейверс с удовольствием представил себе, как она пересказывает эту сцену своим приятельницам, немного приукрашивая, и цветет от счастья, ощущая их благоговение и зависть.
— А это мисс Дэви, тоже актриса, — вставил он.
— О, правда? — сказала мисс Таргет, неохотно освобождаясь от притягательного очарования Дианиной любезности. — Не думаю, что я вас видела…
— Большая часть моей деятельности связана со сценой, — сказала Тэсс, правильно поняв, что место и род ее работы находятся вне сферы интересов мисс Таргет.
— О да, не принимайте к сердцу, возможно, однажды вы будете… — начала она любезно, но Мальтрейверс, стукнув по графину с водой, оборвал ее речи, становящиеся опасными. Этот стук спас мисс Таргет от холодных колкостей, которые могли сорваться с языка Тэсс, и заглушил звук закрываемой за Вебстером двери.
— Что хотел Мэтью? — спросила Мелисса, когда отец Майкл вернулся в кухню.
— О, он очень обеспокоен кражей. Ты же знаешь, какой он.
Мелисса хорошо знала, но Мальтрейверс ухватился за возможность расспросить Майкла о Вебстере, лишь бы избежать дальнейшего разговора с мисс Таргет о театральных звездах, которые чахнут в безвестности в Вест-Энде.
— О, он очень искренний! — сказал отец Майкл. — И его возмутило, что подобное могло произойти в соборе.
— Но на нем же не лежит ответственность за это, не так ли?
— Никакой. Его работа — соборная музыка. Но у него очень сильно развито чувство ответственности за все происходящее и ощущение святости церкви вообще.
— Хотелось бы верить в то, что все служащие собора разделяют его отношение к вере, — заметил Мальтрейверс.
— Конечно, — согласился отец Майкл, у которого не было настроения выслушивать очередную порцию издевательств над религией от своего шурина. — Но Матью, может быть… — попытался он подыскать слово.
— Чрезмерно, — подсказала Мелисса.
— Да, рьяный… Может быть, точнее назвать его чересчур истовым. Этот случай ужасно расстроил его. Я потратил последние несколько минут на то, чтобы попытаться как-то успокоить его. Он сказал, что идет в собор молиться. Он много молится.
— Я думаю, вы все тут много молитесь, — сказал Мальтрейверс с издевкой. — Это ведь один из пунктов вашего контракта по найму на работу, не так ли?
— В настоящий момент, Гас, у меня слишком много проблем, чтобы вступать с тобой в новую бесполезную дискуссию по вопросам, в которых ты ничего не смыслишь, но о которых с большим апломбом рассуждаешь, — высокомерно отрезал отец Майкл. — Мисс Таргет, я думаю, нам пора идти.
Мисс Таргет снова обернулась к Диане, чтобы еще раз насладиться вежливым вниманием великой актрисы. В детстве ей внушили: рассматривать человека в упор — признак дурной манеры, однако она позволила себе минутную слабость. Было очевидно ее разочарование по поводу того, что нужно уходить, но мисс Таргет ловко скрыла его за маской благовоспитанности. Кроме того, она тешила себя тайной надеждой увидеться с Дианой еще не раз, пока та будет в Веркастере.
Их уход был ненадолго задержан неожиданным появлением репортера и фотографа из «Веркастер таймс», которые благодаря своим знакомым, работающим в соборе, узнали о краже Библии раньше, чем успела объявить об этом полиция. Отец Майкл был явно раздражен такой предприимчивостью и их несвоевременным вторжением, а Мальтрейверс дипломатично принял все на себя и провел их в кабинет.
Репортер был молодой, полный энтузиазма человек. Фотограф, намного старше его, приступил к своей работе лишь после того, как репортер взял полное интервью.
— Простите, но я не знаю, кто вы, — начал молодой человек с похвальной искренностью.
— Я — шурин священника Кована, но знаю достаточно много о деле. Меня зовут Гас Мальтрейверс.
— А, писатель, — оживился репортер, и Мальтрейверс подтвердил кивком правоту этого утверждения.
— Однажды я тоже напишу книгу, — сказал репортер.
— Многие из вашего племени собираются сделать это, — откликнулся Мальтрейверс. — Некоторые из моих лучших друзей на Флит-стрит хотят стать писателями; правда, большинство из них только говорят об этом. Итак, что же вы хотите знать?
Хотя вопросы задавались очень квалифицированные и точные, информация собиралась в странную смесь неразборчивого письма и стенографии, не известной Питману. Фотограф, давным-давно овладевший искусством молча погружаться в размышления на то время, пока работает репортер, что было очень полезно для обоих, с шумом возвратился к жизни, когда встал вопрос о фотографии, и Мальтрейверс направил его в собор, лживо уверив в том, что их с репортером действия одобрены священником Кованом.
— Сколько вам лет? — спросил репортер, когда они уходили.
— Я не понимаю, какое это имеет отношение к делу, — ответил вопросом на вопрос Мальтрейверс. — Однако священнику Ковану почти семьдесят и он отлично справляется со своими годами. На этот счет вы можете цитировать меня. Прощайте.
Усмехнувшись про себя, Мальтрейверс вошел в гостиную, где Диана и Тэсс со все возрастающими удивлением и тревогой обсуждали судьбы своих коллег.
— Ты шутишь! — волновалась Тэсс. — Он мог добиться роли, лишь переспав кое с кем, и я не осмеливаюсь даже подумать, с кем.