Милосердные сестры
Шрифт:
– Послушай, друг, сделай нам обоим одолжение. Постарайся не заглядывать в будущее. Несколько часов, и обстановка прояснится. О'кей?
– О'кей, – выдавил из себя Дэвид. – Но ты меня знаешь – я не могу без этого.
– Да уж, знаю... Итак, в девять тридцать.
– Отлично, – Дэвид посмотрел на часы. – Давай хотя бы сверим наши часы, чтобы я сидел и не дергался.
– Без пяти пять, – рассмеялся Бен. – На моих без пяти пять, приятель.
– Значит, четыре пятьдесят пять, – ликующе проговорил Дэвид, кладя трубку на рычаг.
Но его восторг длился недолго. Последнее время
– Это не ты, не так ли? – тихо сказал Дэвид. – Тебе известно, кто это сделал, но это не ты.
Тревожные мысли о Кристине постепенно отодвинулись на второй план, когда он, не переставая сжимать и разжимать ладони, стал вспоминать звонок Бена. На лице появилась усмешка, затем оно раздвинулось в широкой улыбке, и он рассмеялся, чтобы в следующую секунду броситься к коллекции пластинок и носиться по комнате, нанося короткие прямые удары по корпусу и апперкоты воображаемому противнику под звуки музыки из "Роки".
Фанфары продолжали звучать в ушах, когда он вошел в ванную и, глядя на себя в зеркало, сказал своему отражению: "Ты добился своего, парень. Теперь ты сильнее, чем прежде. Я горжусь тобой. Честное слово".
Из любопытства он протянул руку и открыл дверцу шкафчика с лекарствами. Полки были пусты.
На принятие душа и написание писем братьям, давным-давно ждавшие ответа, ушло полтора часа. Минут тридцать заняло поглощение спагетти с роскошным соусом "Рэги". После просмотра семичасовых новостей до визита Бена оставалось целых два часа.
Чтобы убить время, Дэвид принялся нетерпеливо ходить по квартире, затем вынул из стенного шкафа шахматы с брошюрой "Простые дебюты". Не прошло и десяти минут, как он сдался. Мысли о Кристине, неотступно лезшие в голову, мешали сосредоточиться. Неведомым образом их короткий разговор, их такой непродолжительный контакт глубоко запал ему в душу. Она обладала обезоруживающей и невинной силой... энергией, которая, как он знал, мало у кого остается после учебы в медицинском институте или школе. И потом эти глаза... огромные и теплые, зовущие и изучающие, и вдруг гневно сверкающие. Все чаще и чаще он ловил себя на том, что просит судьбу, даже молит, чтобы Кристина не оказалась причастной к смерти Шарлотты Томас. К девяти часам он убедил себя, что она не может иметь к этому никакого отношения.
Затем он принялся сопоставлять то, что успел заметить в этой женщине, с достоинствами Лорен, и быстро обнаружил, что хочет приписать их Кристине. «Когда ты только поумнеешь, Шелтон?» – громко упрекнул он себя, склоняясь над шахматной доской.
В девять пятнадцать Дэвид опять принялся ходить по комнате. Однажды до него долетел шум лифта, и он выскочил в холл, но сообразил, что Бен в первую очередь должен будет связаться с ним по домофону. На всякий случай он решил проверить. Лифт остановился этажом ниже.
Он вернулся к себе и минут пять проигрывал в голове разговор с Уолласом Хатнером, в котором шеф хирургов извинялся за поспешные и ошибочные выводы и предлагал ему рассмотреть возможности дальнейшего взаимного сотрудничества. Дэвид мысленно произнес резкую отповедь, а затем, на случай, если Хатнер действительно раскается, – примирительную речь.
Ровно в девять тридцать раздались мелодичные позывные, и в два прыжка Дэвид очутился у переговорного устройства.
– Да?
– Дэвид, это я. – Испорченное устройство было не в состоянии скрыть возбуждение в голосе Бена. – Женщина сказала правду. Печальную, но правду. Победа приятель, полная победа.
Слово "печальную" явно выделялось среди остальных.
– Поднимайся, – сказал Дэвид, нажимая на кнопку открытия парадной двери. В его голосе почему-то было мало радости.
Через тридцать секунд лифт загрохотал. Проклятье, подумал Дэвид, значит, все-таки она. Он остановился в дверях, прислушиваясь к шуму стонущих кабелей. Превращение жизни Кристины в кошмар не входило в его планы, чего бы она там не натворила. Он был на полпути к лифту, когда в ромбовидном окне шахты появилась кабина. Секунду спустя она со скрипом остановилась, и автоматические двери, грохоча, растворились.
Дэвид отступил назад, ожидая Бена. Прошло пять секунд. Десять. Он нерешительно сделал шаг вперед. Наружная дверь не открывалась. Наконец, он подошел к лифту и заглянул в закопченное окно. Бен стоял спокойно, прислонившись к стенке лифта.
– Эй, что происходит? – спросил Дэвид, распахивая тяжелую дверь. Глаза адвоката уставились на него, увлажненные и пустые. Лицо белое, как кость. Внезапно уголки его губ скривились в полуулыбке.
– Бен, не смешно, – сказал Дэвид. – Кончай балаган и выходи. Я хочу поскорее все услышать.
Губы Бена приоткрылись, когда он сделал один единственный шаг. Алая кровь брызнула изо рта и полилась на подбородок. Дэвид едва успел подхватить падающее тело. На спине коричневого плаща Бена растекалось большое кровавое пятно. В центре этого пятна торчала резная белая ручка ножа.
Липкая теплая жидкость, несущая жизнь, текла по рукам Дэвида и одежде, когда он тащил своего друга от лифта.
– Помогите! – закричал он. – Кто-нибудь, пожалуйста, помогите!
Он выдернул нож и бросил его на ковер, затем перевернул Бена на спину. Темные глаза адвоката, не мигая, уставились в потолок. Дэвид нащупал пульс на сонной артерии, уже зная, что кровь, сочившаяся изо рта, признак смертельной раны в сердце или а главную артерию.
– Пожалуйста, помогите, – мольба Дэвида перешла в шепот. – Пожалуйста...
Дверь в дальнем конце коридора, ведущая на лестницу, распахнулась от резкого удара. В проеме маячил силуэт массивной фигуры Леонарда Винсента. Почти небрежно он сунул руку за пояс и вытащил револьвер, с огромным безобразным глушителем.
– Твоя очередь, доктор Шелтон, – прохрипел Винсент, уверенный в том, что перед ним человек, описанный Георгиной. Он последовал за Кристиной Билл в кафе и узнал адвоката, с которым она встречалась. Георгина немедленно реагировала на его звонок: сначала Гласс, затем Шелтон и потом девушка. И вот, благодаря адвокату, с первыми двумя можно разобраться одновременно.