Милосердные
Шрифт:
Разумеется, вы получите достойное вознаграждение за ваши труды. Я лично распоряжусь, чтобы вас обеспечили достойным жильем на Вардё, рядом с замком, где поселюсь я сам. Пять лет на должности комиссара, и я напишу вам рекомендательное письмо для дальнейшего продвижения на любом поприще, которое вы для себя изберете.
Возможно, вам лучше не распространяться о моем предложении: я уверен, что Колтарт так или иначе пронюхает об этой должности, но
Подумайте над моим предложением, господин Корнет. Я с нетерпением жду ответа.
5
К тому времени, когда у Дийны рождается сын, Марен носит собственное тело, как тяжкий груз, иногда вызывающий жалость, иногда – отвращение. Оно голодное и непослушное, ее тело. Каждый раз, когда Марен садится или встает, между костями как будто лопаются пузыри, и их хлопки отдаются в ушах.
Горем сыт не будешь, хотя оно заполняет тебя целиком. Женщины Вардё терпели долго, старательно не обращали внимания на происходящее, но после шторма миновало уже полгода, и когда Кирстен Сёренсдоттер спрашивает разрешения обратиться к собравшимся в церкви, Марен наконец видит, как впали ее щеки, видит синие реки набухших вен на руках собственной матери. Может быть, все остальные тоже это замечают, потому что внимательно смотрят на Кирстен, сбросив сонное оцепенение после очередной вялой проповеди пастора Куртсона.
– Дальше ждать смысла нет. Если просто сидеть, ничего не изменится, – говорит Кирстен, словно продолжая прерванный разговор. Она хмурит брови, от чего ее маленькие голубые глаза кажутся еще меньше. – Соседи нам помогали, и мы благодарны им за доброту, однако всякая доброта имеет свои пределы. Нам надо справляться самим. – Она расправляет плечи, и слышно, как хрустят суставы. – Лед сошел, начинается полярный день. Четыре лодки готовы к выходу в море. Нам понадобится двадцать женщин. Может быть, хватит шестнадцати. Я буду первой. – Кирстен обводит взглядом собравшихся.
Марен ждет, что кто-то начнет возражать: Зигфрид, или Торил, или, может быть, пастор. Но он сам исхудал дальше некуда, а Кирстен говорит дело. Марен тянет руку вверх. Кроме нее, вызываются еще десять женщин. В этот момент ее накрывает точно такое же ощущение, какое бывает, когда сильный ветер норовит сбить тебя с ног и внезапно стихает, как только ты обретешь равновесие. Мама молча глядит на нее.
– Больше никто не пойдет? Дюжины человек хватит лишь на две лодки, – говорит Кирстен.
Женщины ерзают на скамьях, смотрят в пол.
Они думали, все решено. Но хотя пастор
– Очень умно, – говорит Кирстен, не отрываясь от работы: она шьет рукавицы из тюленьей кожи. Наверное, чтобы не натереть руки о весла, думает Марен.
– Губернатору, который скоро поселится в Вардёхюсе, – говорит Торил, и даже Кирстен прерывает работу и поднимает глаза.
– В крепости? Здесь? – Глаза Зигфрид горят в предвкушении очередной сплетни. – Ты уверена?
– Ты знаешь какой-то другой Вардёхюс? – огрызается Торил, но Марен понимает, о чем спрашивала Зигфрид. Сколько она себя помнит, крепость все время стояла пустой.
Рядом с Марен Дийна с мамой тоже прерывают работу. Они втроем чинят старую сеть. Дийна сидит, разложив сеть на коленях, как подстилку для малыша Эрика, которого держит на полотняной перевязи. Она наклоняется над ним низко-низко, как птица, кормящая птенца.
Невозможно забыть последний раз, когда они так же сидели втроем за починкой паруса. Иголка жжет Марен пальцы. Мать Дага, фру Олафсдоттер, расставила у себя в кухне длинные скамьи, и женщины, приходящие на собрания, сидят на них, словно вдоль борта квадратной лодки. В очаге горит пламя, в его пляшущем свете пол рябит, как морская вода.
– Здесь поселится губернатор, Ханс Кёнинг. Он назначен приказом самого короля Кристиана, и нас ждут великие перемены. Так сказал пастор Куртсон. Великие перемены и новые, более строгие правила посещения церкви, – говорит Торил, пристально глядя на Дийну. – Губернатор намерен приструнить лапландцев и обратить нечестивцев к Богу.
Дийна ерзает на скамье, но выдерживает взгляд Торил.
– С такими помощниками, как Нильс Куртсон, у него ничего не получится, – говорит Кирстен. – Этот пастырь не доведет и теленка до пастбища.
Дийна фыркает в свое рукоделие.
– Пастор Куртсон сказал, он готовит специальную проповедь, чтобы вас остановить, – говорит Торил и щурится, глядя Дийне в затылок. – Губернатор наверняка сочтет вашу затею с рыбалкой недостойной.
– Он еще не губернатор. И достоинство нас не накормит, – говорит Кирстен. – А рыба накормит. И меня не волнует, что думает какой-то шотландец.
– Он шотландец? – удивляется Зигфрид. – Почему не норвежец или не датчанин?
– Он много лет прослужил в датском флоте, – говорит Кирстен, не отрывая глаз от работы. – Прогнал пиратов со Шпицбергена. Король сам его выбрал и наградил должностью в Вардёхюсе.
– Откуда ты знаешь? – хмурится Торил.
Кирстен по-прежнему не отрывается от работы.
– Не только у тебя есть уши, Торил. Я говорила с матросами в гавани.
– Да, я заметила. – Торил поджимает губы. – Негоже так делать приличной женщине.