Шрифт:
Всем уехавшим посвящается.
Основано на реальных событиях. Кто-то скажет, немного приукрашенных. Но, уверяю вас, мы с Облачком видели всё именно так.
Особенно хочется поблагодарить маму, ставшую моим первым редактором и главным читателем и поддерживавшую меня на всём пути. Без тебя эта книга была бы невозможна.
Глава 1
«Рейс на Белград задержан на 4 часа», – объявил бодрый голос.
Время – полночь… Как заворожённая, Миля сидела, уставившись на табло, обнимая яркую сетчатую сумку с рисунком из
«Моё сокровище, не отдам», – бормотала она в полудрёме, и, лишь нащупав мои белые усы, торчащие из переноски, успокаивалась.
Она думала, что охраняет меня, но, на самом деле, это я, Облачко, был её пушистым стражем. Ведь за игрушечной внешностью скрывается самое отважное сердце, питаемое беззаветной любовью к Миле. Моей Миле.
Так было решено на небесах, когда, маленьким котёнком, взяв меня за холку, Бог заглянул в мои круглые, как бусинки, глаза, а я, сгорая от любопытства, уставился в ответ. Его взгляд был таким добрым, что я растрогался и мяукнул.
«Ты достанешься девушке, нежной, как цветок», – сказал Бог.
Пока я неуклюже барахтался лапами врастопырку, ангелы повязали мне голубую ленточку. На ней были красивые буквы с завитушками: «Ми-ля». Длинный адрес, который я не мог прочитать и тем более запомнить.
Так как был я ещё маленьким и помещался в ладошку, Бог выделил мне компаньона. Ведь путешествие на Землю – дело опасное и трудное. Поскольку коты закончились – а они были заняты, развозя моих братьев и сестёр – мне дали в спутники собаку. Да не простую, а смешную: косматую, со светлыми косичками, из-под которых не видно ни глаз, ни ушей, а только чёрный, как уголёк, нос. Как сейчас помню, его звали Дружок. Он казался большим, но, на самом деле, тоже был ещё ребёнком и на радостях обслюнявил меня шершавым языком.
Мы летели сквозь облака, мягкие, как пух. Февральское солнце щекотало нам бока, и мы заливисто смеялись: я – по-кошачьи, Дружок – по-собачьи. Вот, наконец, наши лапки коснулись земли, и, отряхнувшись, мы помчались навстречу приключениям. Мы бежали весь день и всю ночь. Не заметили, как закрутилась вьюга: всё вокруг покрылось искристым, лучистым снежком. Мы радостно купались в нём, ловя хрупкие снежинки.
В какой-то момент Дружок пропал из виду. За игрой я совсем не заметил, как он ушёл. Может, он тоже заигрался и сейчас ходит, плачет, ищет меня? Мы оба были беленькие и могли легко затеряться в снежной мгле. Снег уже не радовал: облепил противными холодными комками, отчего я весь сжался и дрожал от холода. Куда-то подевалась моя ленточка. Как же я найду дорогу домой?
Вдалеке показался огонёк. Я побежал на свет, погрязая лапками в сугробах. Вот уж намело так намело!
Вскоре появился контур кирпичной трубы с клубами сизого дыма, а затем и сам дом. Едва не поскользнувшись на крыльце, я встал на задние лапки и затарабанил в дверь – изо всех сил! Дёрнулась ручка, меня залило ярким светом – а больше я ничего и не помню… Очнулся я на брюшке у мамы-кошки в окружении сладких котят – жмущихся друг к другу пушистых комочков.
Едва разлепив глаза, я ползал по полатям, повторяя одно только имя: Ми-ля, Ми-ля. И даже в доброй, любящей семье мне не было покоя. Я не сдержал обещания перед Богом, потерял Дружка, а главное – девушка, нежная, как цветок, останется без котика. На сердце был не снежок, а хрустящий наст, и ничто растопить его было не в силах. Поддавшись чувствам, я забился в гардероб и не хотел выходить наружу. Иногда приходили дети: ставили миски с едой, водой, чесали за ушком.
«Облачко», – восхищались они, а я и запомнил (хотя в глубине шкафа больше походил на синтепон из зимнего пальто). Потому что доброе слово и кошке приятно.
Неизвестно, как долго бы я грустил, но однажды жарким летним днём, упаковав в сетчатую сумку, меня отправили в Россию. Похоже, мы с Дружком промахнулись не на шутку, из-за чего я несколько месяцев прожил в чужой стране, в чужом доме – и сделался порядочным паном.
Там, в России, я сразу узнал её – по тонким рукам, струящимся волосам и какому-то особому запаху, похожему на булочки с корицей. Сидя на коленках, она раскармливала меня с ладони, а я не мог отвести взгляд от её коричных глаз. Когда она улыбалась, в них распускались самые нежные цветы. Миля обнимала меня и гладила, гладила – всё никак не могла остановиться, хоть и переживала, что шубка моя будет лосниться, затрётся до дыр. Но этого не случилось, и с каждым днём от её ласки я становился всё пушистее и пушистее.
***
Прошёл не один год, и вот я снова здесь, на подступах к небесам. Интересно, многое ли там изменилось?
Эти четыре часа выдались тяжёлыми. Я постоянно ворочался, топая по Милиным коленкам, отчего сумка ходила ходуном. Откуда-то сбоку сквозило холодом, и мы кутались в пуховую куртку, как в одеяло. Тщетно Миля пыталась уснуть и лишь сонно клевала носом, просыпаясь от каждого шороха.
Как-то она решила сходить в уборную, где столкнулась с неожиданной трудностью. Как ни крути, переноска не влезала в кабинку. Бросив сумки и вверив меня девушке за стойкой – под кучу наставлений! – Миля быстро ушла, постоянно оглядываясь, и так же быстро вернулась. Забрав меня, она не сразу вспомнила про вещи – потерять меня она боялась намного больше.
Наконец, поднявшись по трапу, в давке человеческих ног, мы оказались в самолёте. Железной птицей он взмыл в воздух, сотрясаясь оглушительным рёвом. Сердце ушло в пятки… Милина рука была рядом: я прильнул к ней тёплой мордочкой, и мы не отпускали друг друга до конца полёта.
Я чувствовал, как она трясётся и скулит от страха. Слёзы бежали беззвучным потоком по её разгоревшимся щекам.
«Ему страшно», – сказала Миля подошедшей стюардессе.
Та разрешила обнимать меня всю дорогу. Вот только из нас двоих страшно было вовсе не мне, но ради Мили, ради моей Мили, я решил подыграть.
Делая вид, что успокаивает меня, Миля успокаивалась сама.
Глава 2
Всю дорогу, чтобы расслабиться в чудовищном грохоте, я еле слышно мурчал. В этом мурчании угадывалась песенка, которую я слышал ещё от мамы. Колыбельная для котят, которые никак не хотели засыпать, и тогда, целуя нас в розовый носик, мама пела нежным голоском:
Замурчательные детки, мур-мяу-мур-мяу,
Сладкие мои конфетки, мур-мяу-мур-мяу,
Под горяченький животик, мур-мяу-мур-мяу,
Заползёт любимый котик, мур-мяу-мур-мяу.
Будет молочко лизать, мур-мяу-мур-мяу,
И тихонько засыпать, мур-мяу-мур-мяу.
Мурчал, мурчал – и сам себя убаюкал. Стало мне лениво-лениво, и сморил такой сладкий сон, что не было больше ни страшного мира, ни шуршащих ног. Только мамино молочко и розовая дрёма, окутавшая меня, как сладкая вата, с головы до лапок.