Милый Каин
Шрифт:
— Хватит мне зубы заговаривать. Ты собираешься отвечать на вопрос?
— Конечно. Я тебе вот что скажу. Мне платят не за то, чтобы я врал. Меня наняли, чтобы я вошел в контакт с тобой, понял тебя. Именно это я, собственно, и попытаюсь сделать, о чем честно тебе говорю.
— А если я не хочу?
Хулио понял, что настал момент переходить в контратаку.
— Ты так говоришь, потому что до сих пор переживаешь из-за того, что произошло тогда — ну, когда мы с тобой в первый раз встретились.
— Ты о чем?
— Я же вижу, тебе по-прежнему обидно, что ты мне проиграл. Не знаю, какой смысл так переживать из-за проигрыша в шахматной партии. Нашелся человек, который лучше тебя играет. Что в этом такого странного или обидного? Понимаешь, одно дело считать себя очень умным. Другое — держать всех окружающих за дураков.
Нико смотрел на него в упор, не мигая.
— Можно сформулировать эту мысль и по-другому, — добавил Омедас. — Одно дело думать, что все люди — идиоты, и другое — считать себя исключением.
— Я все равно тебя обыграю. Требую реванша.
— Я бы не хотел, чтобы мне опять сцену устроили.
Не обращая внимания на слова Хулио, Нико встал с дивана и аккуратно переставил с тумбочки на стол, стоявший между ними, шахматную доску с фигурами из черного дерева. При этом они, уже расставленные к началу партии, даже не шелохнулись. Хулио отметил про себя красоту набора, представшего перед ним. Фигуры явно были вырезаны вручную. Ему непроизвольно хотелось потрогать их руками.
— А почему тебе так нравятся шахматы? — поинтересовался психолог, не дождался ответа и решил попробовать начать с другого вопроса, попроще: — А кто тебя играть учил?
— Разве ты сам не знаешь?
Николас просто впился глазами в собеседника.
— Я? — Хулио простодушно улыбнулся. — Откуда?
Нико взял с доски черного ферзя и стал вертеть его в руках, но не так, как играл с призмой, а будто какую-то дорогую и очень ценную для него вещь.
— Мама меня научила. А что?
— Тебе нравится?
Мальчик сделал неопределенный жест рукой, давая понять, что не улавливает сути вопроса.
— Я имею в виду ферзя, — уточнил Хулио.
Нико внимательно посмотрел на фигуру, зажатую в его руке, и, в свою очередь, переспросил:
— А тебе?
Хулио стоило некоторых усилий не показать свое замешательство. В этом мальчишке действительно была скрыта склонность к какому-то постоянному, статичному, словно окаменевшему насилию. Буквально одним-двумя словами он умел зацепить собеседника так, что тот ощущал презрение и ненависть, адресованные ему.
— Мобильность — штука хорошая… — ответил Хулио и после паузы добавил: — Ты, кстати, так и не ответил мне на вопрос. Почему тебе так нравится играть?
— Я играю, чтобы выиграть.
— Ага. В чем же для тебя заключается выигрыш?
— В том, что я убиваю короля.
При этих словах Хулио вздрогнул и почувствовал, как его накрыло волной ледяной злости и жестокости.
— Я что-то не понял тебя. Что ты имеешь в виду?
— Слушай, достал ты меня со своими расспросами, — заявил вдруг Нико и растянул губы в презрительной ухмылке.
Омедас решил, что на этот раз нельзя давать мальчишке почувствовать себя победителем. Нужно было каким-то образом сбить с него спесь, заставить проявить интерес к персоне приглашенного психолога. Хулио наскоро прикинул план следующих действий, выразительно посмотрел на часы и встал со стула. Затем он вышел на крыльцо через стеклянную дверь и с удовольствием глотнул свежего воздуха.
Некоторое время Омедас стоял неподвижно, наблюдая за садовником, подстригавшим темно-зеленый плющ, увивавший всю западную стену дома и карабкавшийся по перилам лестницы. Потом Хулио обернулся и увидел, что Нико тоже никуда не ушел.
Мальчишка по-прежнему ждал его.
— Мама сказала, что ты настоящий мастер. — Последнее слово Нико произнес с совершенно иной интонацией.
Шахматист пробурчал в ответ что-то нечленораздельное, но, в общем-то, выражавшее согласие. Затем он не торопясь направился к калитке.
Нико последовал за ним и спросил:
— Ты уроки даешь?
— Иногда.
— Можешь научить меня играть по-настоящему, хорошо?
— А тебе зачем?
— Как зачем? Чтобы стать шахматистом, как ты.
— Да ты, сопляк, хоть понимаешь, что это значит?
Хулио открыл калитку и обернулся, ожидая ответа от Николаса.
— Быть шахматистом — значит быть профессиональным игроком, — отчеканил тот.
— Вовсе нет.
— А что же тогда?
— Быть шахматистом — это сродни тому… ну, например, как если вдруг стать мушкетером его величества.
— Кому же приносить присягу на верность?
— Самому себе.
— На кой черт это нужно?
Омедас направился к своей машине и сказал, не оборачиваясь к Нико:
— Хочешь учиться у меня — придется заработать это право. Я просто так уроки давать не буду. Давай сразу условимся — за все придется платить.
На обратном пути Хулио напряженно думал о том, что наговорил ему Николас. Больше всего его поразила формулировка мальчика, что выиграть — это значит убить короля.
«Можно ли надеяться, что этот ребенок выражался фигурально, а не имел в виду убийство в буквальном смысле слова?»
На какое-то мгновение Хулио даже показалось, что он понял истинное значение этого образа. «Убить короля» в устах Николаса звучало как «убить отца».
Все вырисовывалось вполне логично. В конце концов, каждая фигура в шахматах являлась символом определенной власти или иерархической ступеньки. Хулио задумался, не идет ли речь о не совсем обычной форме проявления эдипова комплекса. Увлекшись своими рассуждениями, он чуть было не съехал с дороги и едва не налетел на немалой скорости на бордюр тротуара.