Милый монстр
Шрифт:
Не дождавшись моих вопросов, Эльмира сама прервала затянувшееся молчание, начав повествование. Бывают моменты, когда становится очевидным, что твой собеседник говорит правду. Словно находит на тебя какое-то прозрение. И в результате перестают быть загадкой мотивы и побуждения, заставившие его совершить определенное действие.
Сейчас был как раз такой момент. Я слушала Эльмиру и ни единожды не усомнилась в достоверности ее слов.
— Когда я устраивалась на работу к Василовскому, то у меня имелся еще один вариант, гораздо более перспективный по традиционным взглядам. Один знакомый предлагал мне пойти штатным психологом в Центр реабилитации, занимавшийся проблемами людей, перенесших серьезную психологическую травму. Это была совсем новая организация, с хорошим руководством. Впоследствии ребята замечательно развернулись.
Эльмира помолчала, что придало некоторую дополнительную смысловую окраску сделанному сообщению. Таким образом режиссеры в своих фильмах пытаются ввести зрителей в «полезное» напряжение перед финальной сценой развязки. После такой паузы невольно начинаешь осмысливать сказанное, а иногда даже и домысливать.
— Валерий Аркадьевич — великий человек, сильная личность. И я могу сказать это любому, кто не поверит, что я влюбилась в него именно как в человека, а не в его деньги и славу. Те немногие, кто был в курсе наших отношений, осуждали меня, потому что полагали, что я стала его любовницей, сраженная невиданным ранее богатством. Не скрою, оно придавало Валерию определенный ореол, в котором он сам выглядел более выгодно. Я никогда не утверждала, что равнодушна к материальному, даже, наоборот, — всегда стремилась к лучшему, так как считала себя достойной этого. Мы стали любовниками не сразу. Да и эта сторона наших отношений не являлась самой главной. Я была единственным человеком, способным понять Валерия, была ему необходима. Он делился со мной своими мыслями относительно этого мира, ничего не скрывая от меня. Так было до того времени, пока он не стал меняться.
Снова пауза, теперь уже с другой смысловой окраской. Судя по всему, Эльмира до сих пор не могла смириться с крушением своих надежд, произошедшим, когда Василовский изменился. Он вдруг стал отчужденным, ушел в себя, перестал общаться с ней по душам. Если раньше он советовался, спрашивал ее мнение относительно того или иного человека, то теперь попытки Эльмиры высказать свое отношение воспринимались в штыки.
— Что, по-вашему, случилось с Василовским?
— Я не пыталась найти какое-то объяснение его поведению. Творческий человек — этим все сказано. Еще в детстве я поняла, что иногда легче принять, чем понять, и жила с этим принципом всегда. Но тут мне стало жутко обидно. Не сочтите меня дурой, но я связывала определенные надежды с Василовским. Мне всегда казались глупыми размышления на тему социального несоответствия людей, когда происхождению придают гипертрофированное значение. Это неправильно, главным являются человеческие качества, а богатство и интеллигентность — дело наживное. Я видела себя на месте жены Василовского, и эти надежды были вполне объективными, не похожими на глупые мечтания юных девушек, старающихся выйти замуж за нуворишей. Я видела себя рядом с конкретной личностью, я смогла бы исправить ту досадную ошибку, которую он совершил, женившись на недалекой женщине. Я была уверена, что в конце концов добьюсь желаемого.
— А потом это перестало казаться возможным?
— Да. Потому что он перестал обращать внимание на мои мысли, на мои советы, да и вообще на меня в целом. Он погрузился в собственные размышления и лишь иногда сообщал мне уже готовые свои решения. Например, то, что он планирует забрать сына и уехать за границу. Он не звал меня присоединиться… а между тем я была бы согласна. Я хотела воспитывать Никиту, потому что действительно была к нему привязана. Я очень жалела мальчика.
— У каждого своя судьба, ему выпало родиться в семье выдающегося композитора. В этом нет ничего того, что могло бы вызывать жалость. Сторонники новой веры сказали бы, что такова его карма.
— При чем здесь это? Скорее это карма родителей Никиты оказывала на него пагубное действие. Мальчик был склонен к реактивному психозу. И это в таком возрасте! Родители словно специально сошлись для того, чтобы не дать ему возможности быть нормальным человеком. Они единогласно решили воспитывать гения, а гениям, как известно, прощаются странности. Поэтому даже психическая ненормальность не может явиться преградой к славе. Конечно, у Валерия и его жены были разные мотивы стремления воспитать гения. Ей нужны были почести и богатство, все то, чего своими силами она никогда бы не достигла. Зато будучи матерью выдающейся личности… о-о-о, тут совсем другое
— Итак, вы в нем разочаровались, — подытожила я, мысленно продолжив эту мысль собеседницы.
Сейчас я хорощо понимала ее чувства и побуждения. Эльмирино разочарование коснулось не только человеческих качеств Василовского. Да, раньше он казался ей неприступным и великим, и предполагалось, что лишь она может разбить эту стену холода и равнодушия. Потом выяснилось, что это невозможно, что он не связывал с ней никаких надежд и планов. И тут в игру вступила материальная сторона. Эльмира в мечтах уже давно видела себя великосветской дамой, конечно, сильно отличающейся от типичных представительниц этого класса, но одновременно подобной им с точки зрения возможностей. Пусть, получив богатство, она бы преследовала совсем другие цели, нежели те глупые особы, которых она явно презирала, но тем не менее девушка стремилась к тому же, к чему и они. Наверное, в этом и кроется причина…
Эльмира тем временем продолжала:
— Деньги, слава, положение — со всем этим можно распрощаться без особых сожалений. Пусть не получилось сейчас, так получится в другой раз и с другим человеком. Но как быть, если тебе нужен только этот человек? И даже не один, а два: Валерий и Никита. Причем после разочарования в первом, мне стало еще сильнее жаль второго. Что его ждало? Искусственно навязываемая гениальность в противовес естественно положенному счастью и безмятежности? Апогеем стала сцена, которую я увидела в тот вечер в библиотеке. Я была потрясена до глубины души, несмотря на то, что всегда могу сохранять холодный рассудок. Валерий выпорол своего сына хлыстом! Совсем как когда-то помещики наказывали крепостных! Вы можете себе это представить? А вот мне пришлось.
Я — жесткий человек. Я всегда знала, что способна на убийство. Знала и в те моменты, когда становилась свидетельницей жесточайшей несправедливости, знала и тогда, когда сама становилась объектом чужих козней, знала, когда унижали моих родных. Разумеется, я никогда не планировала убийство, у меня не та степень хладнокровия, которая необходима для этого. Но я чувствовала, что может настать момент, когда у меня не дрогнет рука совершить преступление. Меня легко было вывести из себя, но мало кто догадывался об этом, потому что истинные чувства я прятала за маской флегматичного равнодушия.
Приехав в отпуск к родителям, я долго выслушивала от них упреки по поводу моих взаимоотношений с Валерием — они были в курсе того, что у нас роман, но не знали о том, что он уже окончился. Папа говорил, что эта работа выматывает меня и не дает никаких перспектив для развития. Собственно, в последнее время я и сама подумывала о том, что мне нужно уволиться. Пожив несколько дней у родителей и послушав их нравоучения, я решила разом покончить с прошлым и для этого вернулась в дом Василовских. Я хотела уволиться, собрать вещи и более никогда не появляться в жизни Валерия. Но мои планы потерпели крах. В тот вечер моя натура дала о себе знать.
Сначала, когда я еще только планировала войти в библиотеку для серьезного разговора, я просто не знала, что мальчик все еще там. Когда же я вошла, то Валерий не заметил меня, а я не сразу заявила о своем присутствии — так потрясло меня увиденное. Жестокое наказание не было заслужено Никитой, но в Валерия словно дьявол вселился. Я вошла с намерением поставить его в известность о моем увольнении, увидела плачущего ребенка и жестокое лицо его отца…За считанные секунды передо мной промелькнули мои несбывшиеся надежды, которые я связывала с этим человеком, то разочарование, от которого я долгое время не могла отойти, когда он сказал, что я не нужна ему. А представшая перед моими глазами картина, в которой Валерий выступил в неведомой для меня ранее роли, оказалась последней каплей. Черт возьми! Чтобы я так ошиблась!