Мимолетные мгновения
Шрифт:
— Проблема в том, что ты и не должна. Вполне вероятно, что он сказал тебе ненастоящее имя. Люси, дорогая, конечно, он спас твою жизнь и ты благодарна ему за это, но нужно оставить все как есть.
Я не могу. Не могу оставить все как есть. Никто не понимает, что Хантер, если его действительно так зовут, дал мне на этом стадионе. Он стал мне не просто опорой; он защищал меня, утешал, держал, когда я была готова упасть в пропасть. Он позаботился о том, чтобы я выжила.
— Он спас мою жизнь, но сделал намного больше, чем это. Он держал меня на плаву. Не дал сойти
— Не могу даже представить себе, через что ты прошла, Люси. И не хочу. Я благодарен этому человеку за то, что он помог тебе. Честно говоря, если бы мог поблагодарить его, я бы это сделал, но его здесь нет. Но знаешь, кто здесь? Кто переживает за тебя? Кто отчаянно хочет, чтобы ты поправилась?
Я смотрю на него.
— Джерард. Он любит тебя, дорогая. Пожалуйста, не отталкивай его. Позволь ему взять тебя за руку, и вы пройдете через это.
Чувство вины пронзает мою грудь, и я опускаю взгляд на чашку кофе в своих руках.
— Я не пытаюсь оттолкнуть его. Я просто… Я не могу спать, пап, — шепчу я, и рыдания вырываются на свободу. — Каждый раз, когда закрываю глаза, я снова оказываюсь там.
— Моя милая девочка, — говорит он, взяв чашку из моих рук. Через несколько секунд он обнимает меня, притягивая близко к себе. Он пахнет мятой, кофе и моим папой. Я плачу сильнее. — Мы поможем пройти тебе через все это, обещаю. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. И Джерард тоже.
Я просто вишу на нем, рыдая в миллионный раз за несколько дней, пытаясь облегчить проклятое давление в груди. Пытаясь стереть воспоминания. Забыть звуки. Но в основном, стараясь забыть его.
Хантера.
— Мы дали вам обезболивающее и снотворное, Люси, — говорит медсестра, измеряя мне температуру. — Они должны помочь снять спазмы и позволить вам немного отдохнуть.
Уже поздно, где-то около полуночи, и мне необходимо обезболивающее. Меня до сих пор беспокоят боли в животе и кровотечение после выкидыша. Врач сказал, что если не станет лучше, им придется отправить меня на всякий случай на чистку, вдруг что-нибудь осталось и мой организм не справляется. Чистка. Будто мой ребенок был грязью, и они должны убрать ее.
— Спасибо, — мямлю я, укладываясь на неудобную кровать.
— Позовите меня, если что-то понадобится.
Увидев мой кивок, она уходит, закрыв за собой дверь. Я одна в палате. Спасибо родителям и Джерарду. Я благодарна им, ведь теперь никто не слышит, как я плачу каждый раз, перед тем как заснуть. А я делаю это постоянно. Чаще всего по ночам я просто лежу, всхлипывая до тех пор, пока не отключаюсь от усталости. Я стараюсь выкинуть все мысли из головы, закрыться, уйти в себя, но не могу.
Они не выходят из моей головы. Все те люди.
Все те вооруженные люди.
Мой ребенок.
Он.
Я начинаю рыдать, когда закрываю глаза, будто
— Люси, маленькая.
Голос пугает меня, и я разворачиваюсь так быстро, что чуть не падаю с кровати. Я хватаюсь за край, чтобы остановить себя от падения. Мне ничего не видно; в комнате очень темно, только свет из коридора пробивается из-под двери. Я даже не слышала, как она открылась. Должно быть, мне это мерещится. Но фигура приближается к моей кровати, большая, широкая, и я знаю… Я просто знаю, что это он.
— Х-Х-Хантер? — рыдаю я.
Может, лекарство так действует на мой мозг. Скорее всего, так и есть. Он не может быть здесь.
Он подходит ближе и смотрит на меня сверху вниз, свет слегка падает на его лицо. У него появилась щетина, сделав его лицо темнее, но ошибки быть не может — это он. То, как его темные волосы спадают на лоб. То, как он держит себя. Он здесь. Он вернулся.
— Ты здесь, — хриплю я, пытаясь сесть, но от лекарства мое тело обессилено.
— Я должен был убедиться, что ты в порядке, — бормочет он, наклоняясь вниз, и гладит выбившиеся пряди моих волос, заправляя их за ухо.
Его прикосновение тут же приносит мне спокойствие — спокойствие, которое я не чувствовала все эти дни. С того момента как он ушел. Я хочу протянуть руку и броситься в его объятия, чтобы окружить себя его теплом, ощутить облегчение, удовлетворение.
— Я-я-я… они сказали, что тебя там не было и…
— Тише, — говорит он, присаживаясь на кровать рядом со мной. — Скажи, ты в порядке?
— Нет, — рыдаю я. — Не в порядке. Я не могу выкинуть мысли из головы. Не могу перестать видеть, как те люди умирают, слышать их крики… — мои рыдания становятся такими сильным, что я даже не могу договорить.
Он движется медленно, осторожно поднимает меня с кровати и усаживает к себе на колени. Он такой большой, такой сильный, и я сворачиваюсь калачиком, как ребенок, позволяя ему укутать себя в его объятия, пока не чувствую, как давление в моей груди ослабевает, рыдания стихают, а слезы начинают высыхать.
Он снова заставляет меня чувствовать себя хорошо. Как самый сильный наркотик, как самая красивая ложь.
— Давай я расскажу тебе о том, что мне помогает жить с видениями.
— Я не х-х-х-хочу жить с ними. Я хочу, чтобы они оставили меня в покое.
— Ты не можешь заставить их уйти, милая, — говорит он низким голосом. — Они стали частью тебя, и ты должна решить, как жить с ними. Чем больше будешь бороться, тем сильнее они будут преследовать тебя.
— Хочешь, чтобы я смирилась с этим ужасом?
На секунду он замолкает.
— Можешь ли ты повернуть время вспять?
У меня нет ответа на этот вопрос, потому что, чтобы ни делала, мне не удастся забыть об этом происшествии или предотвратить его. Я желаю этого всем своим естеством, но не могу.