Минуты между нами
Шрифт:
– Надумала составить нам с матерью компанию на выходные? – так и не дождавшись ответа, усмехается папа.
– Компанию? Куда? – Глова забита дурацким сарафаном, а потому папин вопрос звучит так, словно задан мне на китайском. Но он, разумеется, не понимает.
– Лер… – разочарованно цедит папа и с шумом выдыхает. – Я же говорил тебе, дочь: дед позвал за грибами в деревню.
– О! Ты об этом. Прости, вылетело из головы.
– А что залетело? – с грустинкой в голосе улыбается папа, но, заметив, что я ни капли ни разделяю его радости,
– Па, а нельзя быть вместе где-нибудь в городе? Обязательно в лес тащиться?
– А что плохого в лесу?
– Сырость, грязь, комары – этого достаточно?
Природа никогда не манила меня своими дремучими красотами и абсолютным отсутствием человеческих условий жизни. Меня бросает в дрожь, стоит вспомнить, как устроен быт в доме деда: вместо нормального душа – баня, вместо интернета – двор с курами и луковыми грядками. Ну уж нет!
– Ну какие комары в сентябре, Лер? Да и дождей не обещают. Поехали, а?
Папа тормозит на парковке возле школы и, обернувшись, выжидающе смотрит на меня через зеркало заднего вида. Уже хочу помотать головой и бежать на уроки, как он одними губами, почти беззвучно произносит:
– Мы – семья!
– Ладно, па, грибы так грибы! Доволен? – натянув на лицо маску вселенской грусти, отвечаю старику, лишь бы отстал.
– Ага! – кивает он и с масленой улыбкой на губах оборачивается. – Приехали, Лер! Чего сидим?
– Точно! – прихожу в себя и, пока папа не вспомнил о каком-нибудь ещё свободном уик-энде и не заставил тащиться с ним в поход, вылетаю на свежий воздух.
Не знаю, специально это отец, или так получилось, но я на время совершенно забываю о своём несуразном внешнем виде. Все познается в сравнении, и так уж повелось, что лесные сыроежки и подосиновики меня всегда пугали куда больше местных мухоморов с острыми, как иголки, языками. Впрочем, стоит мне перешагнуть порог школы, как две бледные поганки тут как тут вырастают перед самым носом.
– Пс-с! – плюется своим ядом Громова, выпучив на меня глаза. – Я смотрю, школьная форма добралась до самых отсталых слоев общества? – Уля презрительно морщится и тут же пихает локтем Машку. – Ты только взгляни! – шипит она с насмешкой. – Вот это отстой!
– А? Что? – растерянно откликается Голубева, до этого искавшая что-то в своей сумочке. – О! Лерка! Что, толстовку в химчистку сдала? – произносит громко, будто нарочно привлекая к моей персоне любопытные взгляды.
Язык снова прирастает к нёбу, а пространство огромного школьного холла возле гардероба мгновенно сжимается до объема консервной банки: я бы и рада ответить, да только мало чем сейчас отличаюсь от Джокера – такой же беспомощный инвалид.
– А блузка – ничего так, – тянет ко мне наманикюренные пальчики Уля. – У бабушки одолжила?
Неуклюжая шутка кажется Громовой чрезвычайно смешной: не дожидаясь реакции Маши, она начинает мерзко хихикать. А я готова провалиться сквозь землю – от ощущения собственной беспомощности, от этих взглядов, чужих и въедливых. Меня так и подмывает забить на учебу и убежать. Да и чего я ждала? Комплиментов? Дура! Идиотка! Но внезапно подбежавшая к Маше Люба Новикова из параллельного класса путает все карты.
– Машка! – заговорщически произносит она и озирается по сторонам, чтобы никто лишний не услышал. – Я все узнала!
Новикову так и распирает от желания поделиться с подругами последними сплетнями, но мое присутствие рядом её немного смущает.
Не дожидаясь нового плевка в душу, я резко разворачиваюсь и отхожу на пару шагов к скамейке, чтобы переобуться, а сама продолжаю вслушиваться в каждое слово.
– Влюбился он, понимаешь? – напористо шепчет Люба. – По-настоящему!
– В кого? – бормочет Громова, пока Маша поджимает губы и из последних сил сдерживается, чтобы не заплакать. Становится очевидным, что говорят они о Егоре.
– Не знаю, – поводит плечами Новикова. – Поговаривают, что она из вашего класса.
– В кого ему у нас влюбляться? – смеется Уля и начинает перебирать имена одноклассниц, приписывая каждой ворох вымышленных недостатков. Можно подумать, кроме Громовой, у нас и девчонок симпатичных нет! Я даже закатываю глаза, когда Уля снимает с губ мое предположение!
– Я с Данькой, Леденцова с Серым встречается, – абсолютно серьезно заявляет она. – Одна Машка остается… Люб, что-то не то…
– Ну не знаю! – вспыхивает Новикова. – За что купила, за то и продаю. И вообще, сами-то подумайте: раз Лихачев ее от всех прячет, значит, стесняется. Может, в мышь какую влюбился. Вон… – Люба весьма резко оборачивается и сталкивается со мной взглядом. – Может, в Ильину.
Чувствую, как сердце на бешеной скорости ухает в пятки, а все внутри сковывает льдом.
– В Лерку? – брезгливо кривит нос Маша.
– В Ильину? – с не меньшим отвращением вторит ей Уля.
Я даже толком не успеваю испугаться, как школьный коридор заполняется надрывным смехом.
– Новикова, обожаю твое чувство юмора! – гогочет Громова. – В Ильину! Ну надо же было до такого додуматься!
Люба за компанию тоже начинает смеяться. И только Маша недоверчиво косится в мою сторону: кому, как не ей, знать, о моих изодранных в кровь чувствах к Егору.
– У Лихачева со вкусом все нормально, Люба! – Заправив прядь волос за ухо, Голубева задирает нос и надменно отворачивается от меня. – Я с большей долей вероятности поверю, что Егор влюбился в Кротова, чем в эту…
Я закрываю глаза. Как ни больно это признавать, но сейчас я согласна с Машей: Егор никогда больше на меня не посмотрит. И дело не в том, что я некрасивая или одеваюсь как-то не так. Все гораздо проще: свой шанс на отношения с Лихачевым я упустила еще тогда, в девятом, по глупости уступив Кротову место под солнцем. Маша – единственная, кто знает правду, но теперь и она против меня.