Мир без лица. Книга 1
Шрифт:
— В среднем на каждой пятой, — невозмутимо сообщает Морак. — У него три дюжины официальных детей и дюжины две — внебрачных. Внуков же…
— Да хватит тебе, счетовод! — обрывает родича Асг. — Я люблю детей. И сроду никого из своих не обидел. Алименты платил исправно, приданое давал, связями помогал. Многих схоронил, а до сих пор помню… и скучаю.
— Сердце у тебя человеческое, — сочувственно соглашается Морак. — Тебе дай, ты бы им все свое время раздал, чтоб жили подольше.
— Так ведь войны… — вздыхает как-то сразу постаревший Асг. — Войны, восстания, репрессии эти гадские. Иного разыщешь, а он уж меня не узнает и жить не хочет. Да-а-а…
Я обвожу взглядом компанию фоморов, еще недавно казавшуюся такой беззаботной и понимаю: каждому
— А есть такие, ну, народы, которые не… — я обрываю фразу, не зная, как закончить. Но они понимают.
— Есть, конечно, — кивает Морк. — Беспечальные фэйри, дети радости и света, чтоб им…
Опа! Это он про эльфов, что ли?
— Ты что думал, природа только печаль наводить умеет? — поднимает бровь Морак. — Она создала и тех, кто несет ликование на крылах своих, фигурально выражаясь.
— Почему фигурально? — торможу я.
— Потому что нет у них никаких крыльев. Порождения воздушной стихии в летательных приспособлениях не нуждаются.
— А вы их, похоже, недолюбливаете? — осторожно интересуюсь я.
— Застарелый межрасовый конфликт, — констатирует Морак. — Люди, конечно, понарассказали всякого. Великих битв напридумывали…
— Так что, не было никаких битв?
— Были… — вяло соглашается Морак. — Как же без них-то? Не настолько мы умные, чтоб подобру-поздорову сферами влияния делиться. Да и обида брала: все, что мы делаем, они наизнанку выворачивают. Плетем сети печали, плетем, они придут — и гуляй, душа! Целое племя как сдурело — пляшет, поет, жрет до отвала, пьет до беспамятства, разврату по кустам предается, в башке ни одной мысли, кроме непристойностей. Нет, мы понимаем, что человечеству без праздников нельзя, но затянувшиеся праздники — это наркотик. А вы, люди, такой хрупкий род… На удовольствия падки, как дети. И как дети, ленивы.
Прав счетовод Морак, безусловно прав. Но мне почему-то хочется ему возразить, вступиться за честь моего рода, объяснить, что мы и без морской-воздушной заботы нашли бы чем заполнить свою жизнь, если нас спустить с поводка, перестать водить за ручку… Хотя кто нас водит? Волшебные народы только и делают, что навевают нам попеременно печаль да эйфорию, вызывая желание изменить привычный обиход. И даже того, что мы у них выспрашиваем, не говорят, дабы не прессинговать наши хрупкие души и слабые мозги.
— Так! — круто перехожу к сути я. — А теперь скажите мне, о мудрые морские мужи, на хрена я вам сдался? Во мне от ваших недомолвок уже не печаль и не радость, а лютая злость подымается!
— Злость — это не по нашей части! — ухмыляется Морк. — Это по части народа огня, подгорных духов, вращающих землю. Злость и упрямство — их епархия. Ну что, объяснили мы тебе устройство мира? А только на твой вопрос ответа нет. Это на самом деле наш вопрос. К тебе. Что нам делать, провидец, если в наши дела вмешивается кто-то чужой? Кто-то темный, незнакомый и подлый?
Ацтекский диск падает у меня из рук, наполняя кухню гулким звоном.
Глава 3. Соленое лекарство от невзгод
— Остается только надеяться, Морк, — слышим мы язвительный бабкин голос, — что само море вложило в твою лобастую башку гениальную мысль выброситься на берег.
— Это у нас идиома такая, — вполголоса говорю я Марку, — «выброситься на берег» означает примерно то же, что и «лезть поперед батьки в пекло».
Но Марк, похоже, не обращает внимания на столь важные сведения о фоморском народе. Он вслепую шарит по полу, пытаясь нащупать выпавший у него второй Фестский диск, [13] но только из золота, не из глины. Марк не замечает, что исторический раритет отбил Мораку пальцы на ноге и бедолага теперь скачет вприпрыжку, словно синий Кристофер Робин, скок-поскок на палочке верхом…
13
Уникальный памятник письма, терракоторый диск с письменами предположительно минойской культуры, датируемый примерно 1700 г. до н. э. Его назначение, место и время изготовления неизвестны — прим. авт.
Глаза Марка, совершенно бессмысленные, уставлены в лицо Мулиартех.
Кстати, разница между безумным и бессмысленным выражением глаз вам ясна? Так вот, у моего почти что мужа глаза в тот момент были без намека на мысль. Как будто интеллект внезапно решил выйти покурить или выпить кофе. И оставил позади черепную коробку, наполненную бесполезной пузырчатой массой, мягкой, как масло. Впечатление, что Марк окончательно спятил, усугублялось тем, что, потыкав рукой в пол, он планомерно принялся ощупывать все подряд — сначала ножку стула, потом, гм, ножку Асга. Дошел, слава Лиру, только до колена. Но Асг все равно послал ему воздушный поцелуй и похабное подмигивание. С таким же успехом кузен мог пытаться шокировать своими авансами меня или Мулиартех. Марк его не увидел. Он поднялся на ноги, цепляя руками мебель, стены, плечи окруживших его людей и побрел прямо в коридор, запрокинув голову к потолку. Зрачки его, огромные, словно у глубоководных рыб, отражали свет люстр. Марк был слеп.
Морк среагировал первым. Он попросту перемахнул через стол, а заодно и через Морака, сидящего на корточках и озабоченно разглядывающего опухшую ступню, подхватил невидящего Марка на руки. Бормоча озабоченно: «Щас-щас-щас…» отнес его в комнату, осторожно уложил на диван. Мулиартех вошла, раздвинула сгрудившуюся фоморскую молодежь и села в изголовье. Ждать.
Слепые глаза Марка разглядывали неведомые миры битых три часа. Все это время мы боялись шелохнуться. Когда провидец уходит, жизнь вокруг него должна замереть на полувдохе. Чтобы он смог узнать место, откуда ушел. Иначе провидец может и не вернуться. И тогда племя лишится пророчества. Но не только. Оно потеряет того, кто указывает путь. И обречено мыкаться во тьме до тех пор, пока мать рода не отыщет нового или не вернет старого провидца с самого дна подводных озер. С древности мы верили, что именно там кроются двери в другие вселенные. Не в огненные моря под водяной бездной, а вообще прочь из нашего мира. Поэтому когда-то над нижними озерами даже проплывать боялись. Священные Воды плескались под толщей привычной соленой воды, тяжелые, мутно-серые, заросшие по берегам ракушками моллюсков и трубками погонофор [14] — каждое нижнее озеро окружено полями плотоядных океанских цветов и трав, жестких, колючих, как вся наша придонная «растительность». И никто не решался опустить в подводный прибой даже прядь волос, боясь, что иная вселенная жадно схватит добычу и потащит в свою бездонную пасть…
14
Тип морских беспозвоночных животных, обитающих в длинных хитиновых, открытых с обоих концов трубках длиной от нескольких сантиметров до 1 метра — прим. авт.
Если бы все было так просто! Если бы отыскать ход в другую реальность, не щадя плавников, если бы запомнить, где и как он открывается, да приходить сюда за помощью, едва почуяв, как шатается великое равновесие стихий… Но каждый раз, предвидя страшное пробуждение мировых сил, мы ищем провидца, и задаем ему вопрос, и ждем ответа, бывает, что годами ждем. А понять ответ еще труднее, чем получить! Несколько слов, промолвленных в бреду, бесполезны. Или опасны. Потому что пророчество — это всего лишь компьютерный вирус, как сказали бы люди. Если ты его получил, оно исполнится — и вся твоя благополучная жизнь полетит к черту. Ты оказался слишком любопытен, чтобы сохранить ее. Ты гибнешь. Потому что пожелал узнать, как и когда это случится.