Мир Гаора
Шрифт:
– Ага, Второй Старый. Он в северном крыле живёт. Его цвет - жёлтый.
– Да жены ихние. У Первого Старого и Первого Молодого.
– Они не в счёт, только своими командовают.
– Командуют, обалдуй, сколько учить тебя.
– Да пока ему Сам не влепит, не научится.
– Ну, и малец ихний.
Выяснить, чей малец и имена хозяев, Гаор не успел. Возле двери раздался щелчок, и, подняв голову, Гаор увидел, как на железной коробке у косяка загорелась красная лампочка. Селектор? Голос Мажордома подтвердил догадку.
– Старшие по спальням, включить ночной
Снова щелчок, и лампочка погасла. Старший встал и подошёл к двери, щёлкнул переключателем. Погасли лампы-плафоны под потолком, и зажглась маленькая синяя лампочка над дверью.
"Надо же", - усмехнулся про себя Гаор, складывая карту и убирая её в конверт. Ни тебе "отбой" не приказали, ни "спокойной ночи" не пожелали. Ни дисциплины, ни культуры. Где ж цивилизованность? Ладно, это тоже прибережём. Он уложил конверт в шкаф, разобрал постель - ему для этого свет не нужен - и лёг. Спальня потихоньку заполнялась сонным дыханием и храпом множества мужчин. Ну, всё, первый день кончен. Посмотрим, каким второй будет. И все последующие. Вляпался он, конечно, капитально, но... это ещё не самое страшное. Спи, сержант, перед боем надо выспаться.
* * *
Каждый день похож на другой, и каждый день особенный. Ничего не меняется, и одновременно всё другое. Став рабом, он понял, что будущего у него нет, а прошлое невозвратно, и старался жить сегодняшним днём. С одной единственной целью - выжить человеком. Иногда внешние условия мешали, иногда помогали. Но каждый день жизни - это его победа. Но эта газета... да, она помогла. Дала возможность учить парней, наполнила жизнь в определённой степени смыслом. Но и осложнила. То, что он считал похороненным, сгоревшим в Огне, вдруг ожило и вернулось. И что делать с этим воскресшим прошлым?
Седой, как это часто бывало с ним, лежал без сна, закинув руки за голову и разглядывая испод верхней койки, откуда доносилось по-детски уютное посапывание Зимы. Справа спят внизу Чеграш, а над ним Гиря, а слева Чалый, похрапывающий совсем по-мужски, а над ним Лутошка, смешной тощий длинноногий парнишка из далёкого Дамхара. Вот тоже... невероятное стечение обстоятельств. В кино бы увидел, в книге прочитал... сказал бы: "Враньё, заврались, такого не бывает!" А в жизни, оказывается, бывает. Кажин знат, что всяко быват...
...Завод большой, почти каждый день кого-то увозят, кого-то привозят, и Старшие начинают озабоченно размещать новокупок, объясняя им правила и нормы поведения. Хорошо, если новокупка до этого на заводе работал, такие уже сами всё знают, порядки-то всюду одинакие, а если вот такого... Прямо из посёлка, да из самого Дамхара. Ну, чуня чуней. И малец совсем, по второй категории ещё.
Парнишка затравленно озирался, не зная, кому отвечать первому: уж больно насели на него со всех сторон.
– И куды тебя поставили?
– спросил Старший, прекратив разговоры о родне и свойственниках.
Уж больно издалека малец, ни земель, ни родни не сыщешь, значит, надо рядом с его бригадой разместить, и пусть уж те к порядку приучают.
– В гараж, - шмыгнул носом малец.
– Куды-ы?!
–
– Да на хрена ты нам нужен?
– Я машину знаю, - неожиданно ответил малец, - и чинить, и водить умею.
– Чо?!
– Ты, малец, ври, да не завирайся.
– Ежели ты пол в гараже раз в жизни помыл...
– Может, ты и грамотный?
– насмешливо спросил Чеграш.
– Ага, - кивнул малец и вздохнул, - мы уже карты разбирать стали, да хозяина с деньгами припёрло, он нас и продал.
– И много вас было?
– спросил Чалый.
– Двое, - малец снова вздохнул, явно сдерживая слезы.
– Мы бригадой шли, нас на этом... акци...
– Аукционе, - пришёл он на помощь.
– Ну да, уже всё, уже последняя цена, и тут... разбили. Его за шестнадцать тысяч, меня за восемь.
– Он шофёр, а ты при нём автомехаником, так?
– догадался Зима.
– Так шли?
– Ага, Рыжий - он водила сильный, он меня и выучил.
– Рыжий?
– переспросил он...
...Словом, Лутошку, как, оказывается, звали мальца, разместили рядом с ними. Раз уж у них хоть знакомец общий есть. Рыжий-то тот самый оказался. Второго рыжего сержанта-фронтовика с пятилучевой звездой быть не может. Теория вероятностей не допускает.
Знал Лутошка неожиданно много, видно, занимались с ним всерьёз, и оказался неплохим рассказчиком и собеседником. Охотно слушал и запоминал. Парни за этот год - да, правильно, Главный конструктор принёс ту папку в феврале, а сейчас январь, так что одиннадцать месяцев прошло, полный учебный год - освоили школьный трёхлетний курс и теперь учили Лутошку, пересказывая ему прочитанное в учебниках и услышанное по радио. С письмом оказалось сложнее. Но ладно, что-нибудь придумаем.
Лутошка много и охотно рассказывал им о Рыжем. Какой Рыжий был сильный, весёлый, а когда злился, то как бешеный становился, даже страшно. Как в рейсах Рыжий, чтобы не заснуть за рулём, пел и читал стихи. Или заставлял его петь. И в посёлках везде, куда ни приедешь, Рыжий - желанный дорогой гость.
Седой слушал Лутошку, а потом, лёжа ночью на своей койке, не мог отделаться от назойливо стоящей перед глазами картины. Как Рыжий, остановив фургон на улице какого-то маленького городка, идёт на почту, покупает конверт с маркой и несколько листов писчей бумаги, садится к окну и пишет, макая ручку с заржавевшим пером в чернильницу, полную утопившихся от тоски мух, вкладывает исписанные листы в конверт, заклеивает его и пишет адрес: "Аргат, редакция...". И сдаёт письмо на отправку. Как письмо взвешивают и требуют доплаты за лишний вес, и Рыжий выгребает из карманов мелочь. Конечно, всё не так, это невозможно. Раба никто не пустит на почту и ничего ему не продаст. На почте давным-давно не держат на столах чернильниц и ручек. И такое письмо-статью никогда не пропустила бы цензура, введённая в позапрошлом веке для охраны военных тайн - с кем-то мы тогда из-за чего-то воевали - да так не отменённая до сих пор и потому исправно перлюстрирующая всю почту независимо от адресата и отправителя. Разумеется, было отправлено как-то иначе. Но отделаться от этой картины Седой не мог.