Мир на Земле
Шрифт:
– Если все обстоит так, как ты говоришь, то все начнется снова – по-старому.
– Конечно. Через полгода или через год найдут средство против Virus lunaris bitoclasticus [68] – напустят на него контрвирус, и мир опять полезет в очередную кабалу.
– Так, может, ты не потеряешь места?
– С меня лично хватит, – категорически заявил он. – Не то чтобы я не хотел, просто уже стар. Новая эпоха требует нового образования. Противолунной информатики и тому подобное. Вероятно, Луну подогреют термоядом, стерилизуют, правда,
68
Вирус лунный, пожирающий информацию (лат.).
– Чьи? – спросил я. Странный был этот Грамер – все время прощался со мной, но и не думал вставать, чтобы уйти. Я вдруг подумал, что просто ему надо выплакаться в мою жилетку, ведь я один во всем санатории знал, кто он такой. Не идти же к психиатрам со своей поломанной жизнью.
– Чьи? – повторил он. – Как чьи? Всех изготовителей оружия, всех отраслей промышленности. Всех. Повытаскивают из архивов старые чертежи, сначала восстановят немного классических устройств, ракет и примутся за компьютерные трупы. Ведь все hardware [69] стоят, как законсервированные мумии. Только software черти съели. Подожди несколько лет. Сам увидишь.
69
вычислительные устройства (англ.).
– История никогда не повторяется один к одному, – заметил я и, не спрашивая, долил ему бурбона. Он выпил до дна, не поперхнулся, только лысина покраснела. В луче солнечного света, падающего через окно, играли маленькие блестящие мушки.
– Чертовы мухи, конечно, вышли целехонькими, – угрюмо выдавил Грамер, глядя в сад, где больные в ярких халатах и пижамах, как ни в чем не бывало слонялись по аллейкам. Небо было голубым, светило солнце, ветер играл кронами больших каштанов, фонтанные поливочные устройства мерно вращались, играя радугой в водяных брызгах, а тем временем один мир погибал и уходил в безвозвратное прошлое, а сменяющий его даже еще не показался на свет. Я не стал делиться с Грамером этой слишком банальной мыслью. Только разлил остатки вина.
– Хочешь споить? – сказал он, но выпил, отставил стакан, наконец встал, набросил на плечи пиджак и остановился, положив руку на дверную ручку.
– Если вспомнишь... знаешь, что... напиши. Сравним.
– Сравним? – повторил я, как эхо.
– Видишь ли, между нами говоря, у меня есть на сей счет свое мнение.
– Зачем я опускался?
– Отчасти.
– Так скажи.
– Не могу.
– Почему?
– Не имею права. Я, того, присягал. Служба – не дружба. Мы с тобой сидели по разные стороны стола.
– Но стола-то больше нет. Не будь таким служакой. Впрочем, могу дать слово, что буду держать язык за зубами.
– Ишь ты! Напишешь, издашь и будешь утверждать, что к тебе вернулась память.
– Ну хорошо. Беру в долю. Шесть процентов моего гонорара.
– Расписку дашь?
– Разумеется.
–
– Перетягиваешь струну.
– Я?
– Я уже и без тебя начал догадываться, что ты можешь сказать.
– Э?
Он занервничал. Видимо, знаниями-то его напичкали, а вот настоящей выучки не дали. Я решил, что он не слишком-то хорошо подходит к своей профессии, но вслух не сказал. Все равно он собирался на пенсию.
– Ну так говори... – буркнул он.
– Если скажу, цента не получишь.
За его спиной зеленел сад. По аллее на инвалидной коляске ехал старый Паддергорн с полуметровым рожком в руке, который он держал словно древко штандарта. Служитель, толкая кресло, попыхивал его сигарой. В нескольких шагах позади шел телохранитель Паддергорна в шортах, мускулистый, загоревший под бронзу, в белой шляпе с большими полями. Его лицо заслонял открытый цветной комикс. На свободном ремне болталась кобура и била его по бедру.
– Говори или прощай, дружище, – сказал я. – Ты же знаешь, Агентство в любом случае опровергнет все, что я опубликую...
– Но если упомянешь меня как информатора, у меня будут неприятности...
– Ничто так не уменьшает неприятностей, как деньги. А впрочем, упомяну тебя, если ты мне ничегоне скажешь... Кроме того, я считаю, что тебе следует подлечиться. Нервное расстройство. Сразу видно. Что ты так смотришь? Ты уже все высмотрел.
Он молчал. Дрогнули щеки. Мне стало его немного жаль.
– Не сошлешься на меня?
– Изменю имя и внешность.
– Все равно узнают.
– Не обязательно. Думаешь, тебя одного ко мне приставили? Вы во всем виноваты, верно?
Он возмутился.
– Никакие не мы. У нас нет ничего общего с Лунным Агентством. Это они!
– Как и зачем?
– Не знаю точно как, но знаю зачем. Чтобы ты не вернулся. Если бы ты туда спустился, все осталось бы по-старому.
– Но ведь не навсегда. Рано или поздно...
– Этого они и хотели. Чтобы «поздно». Опасались твоего доклада.
– Допустим. А пыль? Откуда она взялась в моем скафандре? Как они могли о ней знать?
– Знать не знали, но Лакс чего-то боялся. Поэтому и крутил с дисперсантом.
– И это до вас дошло? – удивился я.
– Его ассистент – наш человек. Лоджер.
Я вспомнил первый разговор с Лаксом. Действительно, он говорил, что кто-то из его сотрудников копает под него. Вся история выглядела в новом свете.
– Каллотомия – тоже они? – спросил я.
– Понятия не имею. – Он пожал плечами и добавил: – И не узнаешь никогда. Никто не узнает. При самой высокой ставке правда перестает существовать. Остаются одни гипотезы. Версии. Как было с Кеннеди.
– Президентом?
– Сейчас ставка еще выше. Весь мир! Большей не существует! Теперь напиши, что обещал...
Я вынул из стола лист бумаги и шариковую ручку. Грамер стоял, отвернувшись к окну. Я подписался и подал ему письменное обязательство. Он взглянул и удивился.
– Ты не ошибся?
– Нет.
– Десять?
– Десять.
– Ну что ж, баш на баш. Ты добавил, и я тебе добавлю. На Луну тебя должен былпритащить дисперсант.
– Хочешь сказать, что Лакс? Не верю!