Мир над пропастью
Шрифт:
Он смотрел на нее молча и даже не испытывал злости. В конце концов, где-то она права. Он их обманул. Какой смысл прикидываться святым?
– Так мы друг друга поняли? Ты у нас теперь без пяти минут миллионер. Думаю, вполне сможешь без вреда для репутации утащить пару тысчонок в месяц. Или выделить мне скромное содержание из своих заработков. Ты ведь герой положительный, не собираешься сидеть на шее у бедной вдовы. Это мне тоже подойдет. Да, еще можешь платить мне в любой валюте по курсу. Как видишь, я не привередлива.
Нет, не может быть! Нет, не может быть, чтобы полчаса назад эта женщина плакала, сгорбившись на краешке тахты. Не было этого. Просто не могло быть.
– Я не буду. Я никогда больше не буду их обманывать.
– Дело твое. Но боюсь, что и я в таком случае не буду оберегать твое тихое семейное счастье. Ты уж меня прости… Думаю, вдова переживет массу приятных минут, когда узнает, какой замечательный у нее деверь. Я не только ей расскажу. Я девке все расскажу. Как думаешь, нужен ей такой папочка?
А деньги я возьму сама. Код сейфа я знаю. Кстати, сообщаю тебе – это день рождения нашего драгоценного Макса. Двенадцать, ноль один, девятнадцать, шестьдесят девять. Можешь проверить – я не блефую. Сейф в углу, направо от двери… Только я возьму все сразу. Как ты считаешь, на кого подумает веселая вдова? Отгадай с трех раз.
Объясняться дальше было бесполезно. Сейчас надо уйти отсюда. И уже потом думать, что делать дальше. Она достала из кармана халатика связку ключей и кинула ему. Он машинально поймал.
– Теперь убирайся. Завтра я позвоню тебе ровно в три. И ты дашь мне окончательный ответ. И только попробуй назвать меня братишкой!
Игорь пришел в себя только на улице. Он не мог вспомнить, как спускался по лестнице, как открывал тяжелую дверь подъезда, как шел к машине.
Сев за руль, он не стал заводить мотор. Ехать в таком состоянии было просто опасно. Нужно было хоть немного прийти в себя. Но скоро он понял, что физически не может находиться около ее дома. Словно излучаемая ею ненависть доходила сюда, просачиваясь сквозь стены.
Он отъехал в соседний двор и припарковался в нише между двумя «Газелями». Надо было что-то решать. Искать выход из ситуации, которая заранее обречена.
Через приоткрытое боковое стекло он почувствовал запах жженой листвы. Такой приятный и знакомый. А ведь когда-то он так любил осень!
Как легко сказать: «Я не буду больше никого обманывать». Как легко быть честным, мужественным и законопослушным, когда тебе нечего терять.
Игорь не сомневался, что Вита исполнит свою угрозу. Вот она-то как раз и выглядела как человек, которому уже все без разницы. Он вспомнил перекошенное лицо и содрогнулся.
Впервые за последние два года ему стало страшно. Ужасно лишиться самых близких людей по велению судьбы, но не менее ужасно остаться одному из-за собственной недальновидности и вранья.
Невыносимо трудно выжить после того, как твоя жизнь переломилась пополам, и почти невозможно пережить это еще раз.
Мир над пропастью… Замок, висящий в воздухе над волнующимся морем.
А чего он собственно хотел и на что надеялся? Вечно быть братом? Абсурд. Об этом надо было думать с самого начала, а не жить одним днем.
Он снова вспомнил похороны бизнесмена Волохова и в который раз убедился – поступить по-другому он бы не смог. Да и какой смысл теперь думать об этом?
Он даже не злился на Виту. Она ведь не тянула его за язык, когда он представлялся Максовым братом. И в постель к себе не на аркане тащила.
Листья догорали, испуская пьянящий пряный аромат. Как ни странно, от этого запаха ему стало легче.
Он все им объяснит. Вернее, все объяснит Альбине. А потом они оба подумают, что и как говорить Аське. Не может быть, чтобы два взрослых человека не нашли общего языка.
Он завел мотор и поехал на Рублевку. Капли для Бакса Игорь, естественно, купить забыл. В дороге неожиданно разболелась голова. Когда-то его бабушка говорила, что каждый орган болит из-за чего-то. Уши – когда человек не хочет что-то слышать, глаза выходят из строя, когда видят вокруг мир, явно отличный от желаемого, легкие простужаются у тех, кто не хочет жить полной, насыщенной жизнью, то есть дышать полной грудью, а голова начинает беспокоить, когда перед человеком вырастают неразрешимые проблемы. В данном случае бабушкина теория срабатывала на все сто.
Игоря немного пошатывало, когда он парковался и вылезал из машины. Похоже, даже поднялась температура. Во всяком случае, по выражению Аистенка, встречавшей его у калитки, выглядел он «нефонтанисто».
Альбина, увидев его бледное, с испариной, лицо, даже испугалась и кинулась проводить ревизию аптечки, заваривать какую-то траву и откупоривать банку с перетертой малиной.
Игорь опустился на кухонный диван и сжал виски руками. Стало немного легче. Он смотрел на суетящихся вокруг него «милых дам», на эту уютную, ставшую родной, кухню, на недовольного всеобщим невниманием щенка, положившего голову на его колени, и пытался запомнить во всех подробностях этот, возможно, последний вечер. Где он будет завтра – уже неизвестно. Надо поговорить с Альбиной прямо сейчас, немедленно. Времени откладывать разговор уже нет.
В тяжелое, монотонное ощущение головной боли вплетались отдельные звуки, даже целые фразы из внешнего мира.
– Мама, я не знаю, где этот дурацкий градусник!
– Ася, я и так ничего не успеваю, можешь ты хоть что-нибудь сделать! Посмотри в тумбочках, в ванных – в шкафчиках над раковиной, у себя на полках.
– Я уже везде смотрела.
– Тогда я пойду посмотрю, а ты пока порежь лимон. У меня не десять рук.
Сквозь пелену Игорь видел, как Аистенок взяла у матери нож и неловко начала кромсать лимон на кривоватые, неровные дольки. Игорь смотрел на нее во все глаза, пытаясь запомнить это лицо, мимику, жесты. Сейчас он может с точностью воспроизвести ее в памяти в любой момент. А потом? Если он потеряет возможность видеть ее, что будет потом? Возможно, его память сохранит все так же четко. Но она будет расти. Ей будет тринадцать, потом четырнадцать, потом двадцать. И он всего этого волшебного превращения уже не увидит. Он потерял Настену, и сейчас его ждет вторая потеря. Ну что ж, за все надо платить. В том числе и за то, что он теперь знает, как выглядела бы его дочь в двенадцать лет. Это тоже немало.