Мир от Гарпа
Шрифт:
Привлекательная претендентка на пост губернатора тоже, как говорили, была разведенной женой из Нью-Йорка. Тот факт, что она прожила в Нью-Гэмпшире более пятнадцати лет, что здесь выросли ее дети, старательно замалчивался губернатором и его сторонниками, окружившими сейчас стоянку пикапами.
Признаки надвигавшейся трагедии носились в воздухе. На площади слышались насмешки и улюлюканье.
Появилась футбольная команда старшеклассников в спортивной форме, их бутсы звонко шлепали по бетонной мостовой. Сын женщины-кандидата был членом этой команды, он привел игроков
Охотники в пикапах придерживались другого мнения: голосовать за эту женщину, говорили они, значит голосовать за гомосексуализм, лесбиянство, социализм, алименты, Нью-Йорк и так далее. Чем дольше смотрел Гарп эту передачу, тем больше убеждался — Нью-Гэмпшир готов встать грудью против всей этой скверны.
Гарп, Хелен, Данкен и маленькая Дженни сидели в пансионе в центре Вены и со страхом смотрели на экран телевизора, где вот-вот должно было произойти убийство Дженни Филдз. Недоумевающая хозяйка принесла им кофе и пирожные; никто, кроме Данкена, к еде не притронулся.
И вот настала очередь Дженни Филдз выступить перед собравшимися на площади. Роберта Малдун помогла ей взобраться на грузовик с откинутым бортом и придвинула микрофон. Мать Гарпа казалась совсем маленькой по сравнению с великаншей Робертой, но ее безупречно белая униформа была видна за версту.
— Я — Дженни Филдз, — сказала она, и в ответ раздались приветствия, свист и гудки клаксонов. Полиция пыталась отогнать пикапы, они отъезжали и тут же возвращались. — Большинство из вас знает, кто я, — продолжила Дженни, и ее слова вновь потонули в свисте, гоготе, реве клаксонов, как вдруг глухо и неотвратимо прозвучал один-единственный выстрел, точно удар волны о берег.
Никто не понял, откуда он прозвучал. Роберта Малдун подхватила мать Гарпа под руки. На белоснежной одежде Дженни расплылось маленькое темное пятно. Потом Роберта, держа на руках Дженни, спрыгнула с грузовика и бросилась в расступившуюся толпу, как игрок, ведущий мяч к цели. Толпа расступилась.
Тела Дженни почти не было видно в объятиях Роберты. Навстречу ей уже спешила полицейская машина. Когда она приблизилась, Роберта протянула полицейским тело Дженни Филдз, и на сотую доли секунды Гарп увидел неподвижную белую фигурку, вознесенную над толпой, и полицейского, помогавшего Роберте сесть в машину.
Машина тут же умчалась. Камера развернулась в другую сторону, где среди пикапов и полицейских машин раздавались выстрелы. В темной луже крови лежал мужчина в охотничьем костюме. Минутой позже камера вблизи показала то, что газетчики затем назвали «ружьем на оленей».
Комментатор подчеркнул, что официально охотничий сезон открыт еще не был.
Происходившее от начала до конца сильно смахивало на сцену из дешевой мелодрамы, разве что в ней отсутствовали обнаженные тела.
Гарп поблагодарил хозяйку за любезное приглашение посмотреть телевизор. И через два часа они уже были во Франкфурте, где пересели на самолет до Нью-Йорка. В самолете они больше не чувствовали присутствия «Прибоя», даже Хелен, которая панически боялась летать. Свирепый
Пролетая над Атлантикой, Гарп повторял про себя последние слова матери: «Большинство из вас знает, кто я». Фраза, достойная ее жизни.
— Большинство из вас знает, кто я, — прошептал он вслух. Данкен уже спал, но Хелен услышала эти слова, потянулась через проход и протянула ему руку.
На высоте нескольких тысяч футов над уровнем моря Т. С. Гарп беззвучно плакал, возвращаясь в свою страну, в которой так много насилия и где ему в скором времени предстояло прославиться.
17. Первые феминистские похороны, а также похороны иные
«С тех пор как умер Уолт, — писал Гарп, — я ощущал свою жизнь как эпилог».
Когда умерла Дженни Филдз, его душевное смятение еще возросло — по-видимому, в ходе времени был некий потаенный смысл. Но какой?
Гарп сидел в нью-йоркском офисе Джона Вулфа, стараясь проникнуть в суть неведомых предначертаний, связанных со смертью матери.
— Я не давал разрешения на похороны, — сказал Гарп. — Как же они могут состояться? И где тело, Роберта?
Роберта Малдун терпеливо объяснила ему, что тело там, где Дженни хотела его видеть. И в конце концов, дело не в нем. Это будет поминальная служба, о похоронах вообще можно не говорить.
«В Нью-Йорке состоятся первые феминистские похороны», — сообщали газеты.
Полиция предупреждала, что ожидаются беспорядки.
— Первые феминистские похороны? — удивился Гарп.
— Она так много значила для стольких женщин… — сказала Роберта. — Не сердитесь. Она ведь принадлежала не только вам.
Джон Вулф округлил глаза.
Данкен смотрел в окно — сорок этажей над Манхэттеном, как будто опять в самолете, с которым только что расстался.
Хелен звонила в соседней комнате. Пыталась связаться с отцом, живущим в старом добром Стиринге. Она хотела, чтобы он встретил их в Бостоне, когда они прилетят из Нью-Йорка.
— Ну хорошо… — медленно сказал Гарп, держа на коленях маленькую Дженни Гарп. — Хорошо… Знаете, Роберта, я этому не рад, но все равно пойду на похороны.
— Пойдете? Вы? — удивился Джон Вулф.
— Ни в коем случае! — заявила Роберта. — Вам просто нельзя идти.
— Знаю, — сказал Гарп. — Но вы правы: мама была бы довольна. Поэтому я и пойду. Что же там будет?
— Всякие речи, — объяснила Роберта. — Вам не надо ходить.
— Почитают отрывки из ее книги, — добавил Джон Вулф. — Мы уже дали несколько экземпляров.
— Вам, Гарп, идти не следует, настойчиво повторила Роберта. — Пожалуйста, не ходите.
— Мне хочется пойти. Обещаю не свистеть и не шикать, какие бы глупости ни говорили. У меня тоже есть кое-что интересное, могу почитать. Вы знаете, что она написала, когда ее назвали феминисткой? (Роберта и Джон Вулф переглянулись. Оба были убиты горем.) Вот послушайте, — продолжал Гарп. — «Я не люблю, когда меня так называют. Это ярлык. Когда я писала о своем отношении к мужчинам, о том, что хочу жить по собственному разумению, я не считала себя феминисткой».