Мир пауков. Маг и Страна Призраков
Шрифт:
При возможности эта нежить нападала на людей и высасывала их жизненную силу. Сподручней всего это было делать, ввергнув жертву в бесчувствие, или лишающим сознания ужасом, или некой зловещей гипнотической силой. Деяния гнусных тварей легли в основу мифов о вампирах.
Странно то, что хамелеоны относились к ним без всякого страха, а лишь с презрением. Начать с того, что отвращение у них вызывала болезненная одержимость этих нелюдей смертью. Хотя основной причиной было то, что из–за разложения тела умертвий обладали слабой мускульной силой; Найл и сам помнил, как легко удалось отразить то нападение. Свежий труп был опаснее, его руки все еще могли удушить, но в непродолжительном времени он сгнивал.
Что до троллей, то они не испытывали к упырям ничего, кроме ненависти. Это потому, что, отчасти как и хамелеоны, тролли черпали свою силу из природы, особенно из деревьев и некоторых кристаллов вроде кварца.
Несмотря на недюжинные габариты, тролли могли становиться фактически невидимыми в лесу или горной местности. Природа их энергии была примерно той же, что и у молнии, а тролль, в которого угодила молния, почитался среди своих как герой. Презрение к нежити основывалось у них на омерзении к поганым энергетическим ворам, этой низшей из низших касте подонков.
Найл не без удивления узнал, что та стычка на мосту была, оказывается, специально подстроенной ловушкой. Он лишь мрачно усмехнулся, узнав, что ему отводилась роль приманки — ведь, знай он заранее, его напряжение насторожило бы нападавших. Поэтому приходилось держать его в неведении. Вампиры же, со своей неудержимой тягой к свежей человечине, набросились всем скопом и через отведенное время утратили всякую бдительность. И тут в дело вступил тролль. Теперь эти порождения бездны ох как не скоро наберутся дерзости, прежде чем вновь рискнут хотя бы приблизиться к одному из троллей.
Зато Найл польщен был тем, что его отвага в схватке вызвала бурное одобрение у тролля, который, можно сказать, даже поменял свое отношение к человечеству в целом.
Легко понять, что назад по мосту прошли, в тишине. Не считая, разумеется, ветра — но и тот, казалось, задувал сернистыми своими порывами не так сильно. Хотя Найл все равно проявлял осторожность, в пропасть стараясь не глядеть.
На той стороне их троица приостановились на каменной площадке, и хамелеоны, к удивлению, опять подняли руки в знак приветствия. Тролль тоже откликнулся своим не то рыком, не то ревом. На секунду его глубоко посаженные глаза остановились на Найле, который не без приятности отметил в них огонек дружелюбия. Затем, поворотившись широченной спинищей, хранитель моста решительно зашагал по ступеням куда–то вниз. Старший ИЗ хамелеонов тоже повернулся и пошел в другую сторону.
Вопреки ожиданию, гигантская каменная лестница шла не вниз, а делала крутой поворот направо и переходила в карниз, резко уходящий вверх. Тут стало ясно: безвестные строители лестницы намеревались проложить дорогу к священному озеру. Здесь тропа делалась щербистой и неровной, нередко сужаясь до метра. В одном месте она и вовсе обрывалась из–за горного обвала, но кто–то предусмотрительно проделал тесный ход в утесе, где пробираться приходилось на корточках — правда, через десяток метров ход снова вывел на карниз.
Такая дорога тянулась с полмили. Все это время в лицо дул холодный ветер бездны, перемешанный с едкими испарениями, от которых слезились глаза. Затем опять пришлось карабкаться, пока Найл наконец не почувствовал отрадный запах влажной земли. Через несколько минут ветер усилился, и сверху проглянул купол усеянных звездами небес.
Они стояли на горном склоне. Выход из тоннеля был так хорошо скрыт, что Найл, оглянувшись, его даже не различил. Ветер пронизывал холодом, а под ногами торчали редкие пряди жесткой заснеженной травы. Тем не менее, поскольку Найл все еще видел реальность обостренно, и снег и трава до странности очаровывали, словно маня в них вглядеться. Впрочем, такой возможности не имелось: провожатые уже шли вперед.
Не было никакой сколь–либо заметной тропы, ведущей с горы. Что, собственно, неудивительно: находясь на виду, она могла бы выдать маршрут к священному озеру. Пробираясь вниз к равнине, Найл пожалел, что у него нет плаща: всё вместе с сумой лежит где–нибудь на дне реки.
Минут через десять лавирование меж валунов и трещин разогрело так, что было уже не до холода. Пару раз Найл уловил сернистый душок: видно, через какие–то разломы наружу выходит вулканический газ.
Ему впервые открылось несоответствие между его человеческим любопытством и отсутствием любознательности в хамелеонах. Все полученное в Белой башне знание не давало ответа о сути того престранного геологического образования, которое только что осталось за спиной. Он теперь и сам понимал, что и эта гора, и окружающие холмы образовались когда–то за счет вулканической активности. Но почему огромное пространство недр здесь полое? Вот ведь парадокс. А у хамелеонов это не вызывало даже любопытства, они все воспринимали как должное.
Ответ напрашивался примерно такой. Гигантская пещера внизу была сформирована выбросом раскаленного газа из земной мантии десятки миллионов лет назад, отчего под поверхностью образовался пузырь диаметром в сотню миль. Гора и окружающие ее холмы сформировались из базальтовой лавы. Эту толщу постепенно источило выветривание, так что полость отделяется теперь от поверхности не более чем тонким слоем породы. А когда проснется вулкан и изрыгнет наружу океан лавы, купол в конце концов рухнет, образовав громадных размеров кратер вроде тех, что на лунной поверхности.
Глядя на зернистую обветренную породу у себя под ногами, Найл словно находил подтверждение тому, что это следы невиданной силы извержения, погубившего когда–то в округе все живое.
В трех десятках миль к югу, прямо по курсу, неразличимые в ночном небе, высились башни паучьего города. С той поры как Найл вышел из города, минули примерно сутки. Почти все это время он провел под землей. Вдыхать прохладный ночной воздух было на редкость приятно.
Ближе к подножию горы идти стало легче. Вдоль спешащего низиной бурного потока они добрались до рощи из берез и ясеней. И хотя никакой тропы по–прежнему не было видно, хамелеоны прокладывали путь с безошибочной уверенностью старожилов, знающих в этих местах каждый камень и бугорок. Теперь они шагали по шелестящему слою листвы. И вот совершенно неожиданно впереди открылся подъем, что ведет ко входу в их пещеру. Найл почувствовал себя так, как будто вернулся домой.
Группа путников, возвратясь из подобного странствия, непременно попадала бы спать. А вот хамелеоны лишь тихо сидели на ковре из сухой листвы — кто прислонясь к мшистым стенам, кто просто так — и расслаблялись. Найл подавил в себе желание улечься, предпочтя изгонять усталость сидя. Уже через полчаса она схлынула, сменившись умиротворенным спокойствием.
В животе заурчало (ел–то уж сколько часов назад). Видимо, это его ощущение передалось остальным. Не успел Найл подумать, как пещера пришла в движение и через минуту–другую ему поднесли тот самый сосуд с водой. На этот раз земляной привкус доставлял такое же удовольствие, как дома доставил бы бокал меда; все равно что излюбленный привкус ванили, которую дворцовые повара клали в выпечку. Даже мелкие зеленые былинки, что плавали на поверхности, добавляли пикантности, как, скажем, кусочки мякоти в апельсиновом соке. От питья разом унялись и голод, и жажда. Открылось и еще кое–что. Питье словно сближало его с остальными, как будто сплачивая умы воедино. Можно сказать, вино причастия.